то вы просто хамло. И на меня не действуют ваши приказы, учтите.
Кто? Ну кто тянет меня за язык? Нужно просто осмотреть ребенка, не обращая внимания на отца самодура, сесть в машину и свалить из этого замка графа Дракулы, ломая сапожки аляски.
– Ладно, – как-то слишком покладисто соглашается великан. – Аглая, дай тапки нашей гостье. И покажи, где у нас сортир для челяди, – снова указывает мое место самодур.
– У меня бахилы. Разуваться не буду, – пищу я. Какие к черту бахилы? Почему я снова дразню чертова громадного упыря?
– Ну, не хотите, как хотите, – дергает плечом Райский, смотрит мне в лицо, так, словно прямо сейчас меня схватит, вопьется в шею идеально белыми клыками и выпьет всю кровь. Я губы поджимаю, потому что он их буквально сканирует взглядом. Черт, неужели вымазалась шоколадом, когда ела конфету в машине? Облизываюсь. В глазах нахала мелькает что-то совершенно дикое. И мне кажется, что я уже видела этот взгляд. Совсем недавно. Голодный и сумасшедший.
В себя прихожу только в туалете, после того как пообнимавшись с идеально чистым унитазом, ополаскиваю лицо ледяной водой. В голове проясняется, а желудке пустота, перед глазами летают мелкие прозрачно-веселые мушки. Сейчас осмотрю ребенка, поеду в клинику к Зюньке и… уволюсь к черту. Шикарное зеркало, висящее на стене, транслирует всклокоченную тетку, похожую на панду. Интересно, какие тут клозеты и у хозяев, если у прислуги такая роскошь? О, да, это сейчас самые точно важные мысли.
– Вы очень долго. Хозяин не любит ждать, – пеняет мне Аглая, которая ждет меня там же, где я ее видела в последний раз. – И Сашенька… Девочка нервничает.
– Простите, – выдыхаю я в идеально прямую спину горничной. Бреду за ней по каким-то сумасшедшим анфиладам, которым, кажется нет края.
Мне кажется я отпахала километров пять, когда мы наконец останавливаемся у бело-золотой резной двери, украшенной золотыми коронами. Чувствую я себя сейчас одышливой идиоткой в синих бахилах на дурацких сапожках. Пустой желудок снова отдается серией спазмов.
Девочка прекрасна. Крошечная золотоволосая куколка, носик пуговкой, а в потускневших от болезни глазах синючих целое море чуть потухшего озорства. Такими и должны быть принцессы. Только вот как они получаются у людоедов?
– Привет, – я улыбаюсь, оценивая внешний вид моей пациентки. Лицо бледное. Но на щеках лихорадочный румянец. Губки, похожие на лепестки роз. Пересохли и покрылись запекшейся корочкой. Малышку лихорадит, значит, скорее всего у нее белая лихорадка. Папаша огр стоит рядом и контролирует взглядом каждое мое движение. Но молчит. Я усаживаюсь на золоченый стул, очень кичозный в стиле версаль. Не удивлюсь если его из дворца короля Солнце экспроприировали.
– Привет, – тихо лепечет кроха. Смотрит на меня насуплено. Он очень похожа на своего варвара отца. Только ее черты сглажены и не такие резкие. – Ты мне будешь укол делать?
– Нет, не буду, – улыбаюсь ободряюще. – Но температуру же ты мне позволишь измерить? Только давай сначала поздороваемся по-настоящему. И познакомимся, а то как же мы с тобой подружимся?
– А это как? – в голоске малышки появляется интерес и любопытство. Великан кашляет странно, но опять не говорит ни слова. Будто боится чего-то.
– За руку, потом стукнемся кулачками, а потом я должна твой лобик чмокнуть. И тогда ты мне скажешь как тебя зовут, а я тебе мое имя скажу. Попробуем?
– Да, а можно я потом в твоих слушалках послушаю? – оживляется девочка.
– Конечно, мы же станем подружками. Нет. Давай так, я тебе слушалки подарю, – говорю серьезно, сама при этом пытаюсь оценить реакции ребенка. Маленькая ладошка ложится в мою руку. Точно, она ледяная. И я скорее всего обману доверчивую кроху. Укол делать придется. Судя по тому, что сказал ее отец, сироп от температуры ей дали около часа назад, и он не подействовал. – Теперь кулачками и лобик.
Лоб наоборот раскаленный, пышет жаром.
– Я Оля, – шепчу я, доставая шпатель. Райский напрягается, готов убить любого за свою принцессу. Я его понимаю, и сейчас завидую очень. Мне такого счастья не видать.
– Саша, – шелестит маленькая моя пациентка.
– А покажешь мне горлышко? А я пока тебе расскажу сказку про кошку Баарабан.
– Почему Барабан? – моргает ресничками малышка. Не протестует, когда я лезу ей в рот одноразовым шпателем.
– Потому что когда я ее нашла на улице, она была крошечной, а живот у нее был круглый. Я подумала, что она мальчик и назвала ее Барабаном. И знаешь, она болела тогда. И она меня спросила…
– Кошка?
– Ну, да, она меня спросила, мама, а ты мне будешь делать укол? Вот как ты сейчас меня спросила.
– И что ты ей сказала?
– Саша, – подает голос Райский, – взрослым надо говорить Вы, – надо же, воспитатель. Где же был его этикет, когда он встретил меня в дверях своего замка? Наверное прятался за страхом за дочь. Интересно, а где его жена? У ребенка же должна быть мать.
– Друзьям можно говорить ты, – щурюсь я, чувствуя, как меня прожигает взгляд стальных глаз. – Я сказала, что мамы и друзья делают все, чтобы девочкам и мальчикам было хорошо, чтобы они выздоровели скорее. И знаешь, что мне сказала кошка Барабан?
– Что? – в распахнутых синих омутах столько доверчивого любопытства.
– Она сказала, хорошо, мама. Ты меня любишь и не сделаешь мне плохо. Если надо укол, делай укол.
– И она не плакала?
– Ну, что ты. Она же сильная девочка была, хоть и не такая большая, как ты. Зато ей сразу стало тепло. И она потом пела мне песни. Представляешь?
– Представляю. А у меня нет мамы, и петь некому. Клю сказала, что эта хренова дура сбежала с членистоногим мудаком и папе нарезала рога. Она ошиблась, наверное. У папы нет рог.
– Саша, – рычит людоед. Но на малышку его вспышка не производит ровно никакого впечатления. – Что за выражения? Я убью твою бабку.
– А Клю сказала, что я должна знать, какие у меня родители долбачи. Пап, а что это, долбачи?
– Это бабка твоя, которая без денег будет сидеть и жрать кашу на воде, а не морду свою обезьянью тянуть, – бубнит Райский. И мне его становится жаль. Он ведь несчастный. Прячется за маской грубияна, и никакие деньги не делают его счастливым. За маской…
– Зато у тебя есть папа. Он сильный и большой, – я не знаю, что еще сказать. Чужим драмам сочувствовать несложно, но не сейчас. Девочке и так несладко. Поэтому просто суетливо вытаскиваю доисторический градусник из-под мышки Сашули. Температура стремится к сорока.
– Что же в вашей супер-клинике нет нормального оборудования? – снова превращается в гризли Райский.
