для страха.
У меня будет ребенок.
О, боже. У меня будет ребенок.
Может быть, у него или у нее будут мои карие глаза. Может быть, прямой нос Тобиаса и мягкие губы. Идея о миниатюрном Тобиасе Холидэе вызвала легкую улыбку на моем лице.
— Люблю тебя, — прошептала она.
— Я тоже тебя люблю.
— Скоро увидимся, — сказала Ханна, отпуская меня.
— Хорошо. — Я помахала рукой и вышла из кухни, чувствуя на себе пристальный взгляд Тобиаса, когда отступала в гостевую спальню, где задержалась в дверях, услышав, как он глубоко вздохнул.
— Я так понимаю, Мэддокс рассказал тебе, — сказал он.
— Да. — Ханна вздохнула. — У тебя все хорошо?
— Нет.
Это единственное слово, едва слышное, ударило меня в грудь, как кувалда.
Я осторожно закрыла за собой дверь, не потому, не потому что мне был неинтересен их разговор, а потому, что я не была уверена, что у меня хватит сил выслушать правду Тобиаса.
— Уф. — Я плюхнулась на край кровати и ущипнула себя за переносицу.
Мой телефон и ноутбук все еще были на кухне, так что все, что я могла делать, это сидеть и ждать, позволяя минутам проходить, пока, наконец, входная дверь не закрылась, а за окнами не завелся автомобильный двигатель.
Так будет не всегда. Стало бы легче, если бы у нас было больше времени, чтобы приспособиться. Все важные жизненные решения требуют времени на осмысление. Возможно, разработка плана — Тобиас был готов сделать сальто, когда я произнесла это слово, — помогла бы снять стресс.
Я могла бы заказать билет на самолет, чтобы прилететь обратно через два месяца. Или через три? Смогу ли я к тому времени освободиться, чтобы съездить домой? Захочет ли Тобиас приехать в Лондон? Когда мы сможем узнать пол ребенка? Как часто я буду ходить к врачу?
По мере того, как вопросы проносились в моей голове, я осознала, насколько прискорбно не готова к беременности. Мой желудок снова начал бурчать, и я вскочила на ноги, надеясь, что один из леденцов Ханны может помочь. Но после первого шага я подавилась и изменила направление в сторону ванной.
В моем желудке ничего не было, но меня все равно выворачивало наизнанку, и я кашляла.
— О, это отстой, — застонала я. Пот выступил у меня на лбу, когда я переместилась, чтобы прислониться к стене. Все мое тело словно вывернулось наизнанку. Мышцы были каким-то образом напряжены, но дрожали. У меня кружилась голова, и мне хотелось плакать.
Так я и сделала.
Я закрыла лицо руками и заплакала. Позволяя эмоциям течь по моему лицу, а страхам сорваться с моих губ.
У меня не было причин чувствовать себя здесь такой одинокой. Я была дома. Мой папа был в десяти минутах езды. Елена тоже. Но эта ванная казалась черной дырой. Только я и мой ребенок. Только я и глубоко сидящий в душе страх, что я потерплю неудачу. Что подведу этого ребенка.
Как я сделаю это? Как я собираюсь стать хорошей мамой? Тобиас не верил в меня. Черт, я не верила в себя.
Я плакала так сильно, что не услышала, как открылась дверь.
Только что я лежала на прохладном кафеле, а в следующее мгновение прижалась к груди Тобиаса, когда он заключил меня в объятия.
— Дыши, малышка.
Я кивнула, зайдя слишком далеко, чтобы остановиться. Но вместо того, чтобы плакать в свои руки, я зарыдала ему в плечо, когда он отнес меня на кровать и усадил к себе на колени.
— Я ненавижу это.
— Все наладится. Утренняя тошнота не длится вечно.
— Дело не в этом. По крайней мере, я так не думаю. — Я отстранилась, вытирая лицо насухо и шмыгая носом сквозь последние слезы.
Вот только, эта тошнота исходила из моего сердца. Масштаб того, с чем мы столкнулись, разрывал меня на части.
Стресс меня не беспокоил. Черт возьми, я преуспевала в нем. Я сделала карьеру, преуспевая в нем. Но тревога… Боже, тревога была парализующей.
— Я не знаю. — Я слезла с его колен и устроилась между его раздвинутых ног, прижимая колени к груди.
Он заправил прядь моих волос за ухо.
— Когда мы были моложе, я думаю, мы считали само собой разумеющимся, насколько хорошо знаем друг друга.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду то, что нам не нужно было разговаривать. Ты могла посмотреть на меня и в большинстве случаев точно знать, о чем я думаю или что чувствую. Это всегда было… легко.
— Мне нравилось это в нас. — Я слегка улыбнулась ему. Тобиас был единственным человеком, который всегда все упрощал.
— Да, мне тоже. Но это означало, что мы не ссорились.
— Ты хочешь ссориться? Ладно, я думаю, цвет краски, который ты выбрал для этой комнаты, слишком серый. Это скучно.
Он усмехнулся.
— Ты действительно хочешь поссориться из-за цвета краски?
— Это ты только что попросил меня поссориться с тобой.
— Женщина. — Он покачал головой с усмешкой на губах. — Я к тому, что… Я думаю, мы привыкли к тому, что все хорошо. Я думаю, мы были счастливы. И поэтому, не делали ничего, что могло бы все испортить. Например, не разговаривали друг с другом. Или не позволяли всему идти наперекосяк.
Я вздохнула.
— Я должна была сказать тебе, что хочу переехать.
— Да, тебе следовало это сделать. — В его голосе была резкость, тон, который пробирал до костей. Каждая клеточка моего тела напряглась.
Это было именно то чувство, которое я испытывала в те редкие моменты, когда мы ссорились. От этого мне снова хотелось блевать. Вау. Как я раньше этого не поняла? Он был прав. Чертовски прав.
Я ненавидела, когда Тобиас злился на меня. Ненавидела. Поэтому делала все, что было в моих силах, чтобы избегать ссор, включая сокрытие своих мечтаний.
Сокрытие продолжалось так долго. И, в конце концов, правда, наконец, вышла на свет.
— Не надо меня ненавидеть, — прошептала я, встретившись с ним взглядом. — Я этого не переживу.
— Я никогда не смог бы возненавидеть тебя. — Он поймал новую слезинку большим пальцем и смахнул ее. — Но я могу злиться на тебя. Ты можешь злиться на меня. И мы можем перейти на другую сторону, поговорив об этом. Так поговори со мной. Скажи мне, что происходит у тебя в голове.
Я осела, воздух вырвался из моих легких.
— Я не хочу бросать свою работу.
Уф. Это признание было похоже на прогулку голышом по Мэйн-стрит.
Это не должно было так сложно говорить. Тобиас был так же предан своей карьере, как я своей. Но, думаю,
