Зоя тупо повертела тетрадь в руках. Ещё раз веером перелистнула страницы. Зачем-то попыталась отодрать край коленкорового переплёта…
А потом просто грянулась в полном бесчувствии на кровать и провалилась в небытие.
Но скоро, по своему обыкновению, проснулась как от толчка.
Сон, который ей приснился, был вовсе не сон. Это был кусочек её жизни, одно мгновение, каким-то чудом сохранённое памятью и перенесённое в сон – ясная, отчётливая картинка давно прошедшего, на мгновение блеснувшая перед ней во всех деталях, со всеми оттенками цветов и запахов.
Это был весенний день ближе к вечеру, и они, дети, бежали к реке – Зоя, и белобрысый Серёжка, и Мишка в клетчатой рубахе навыпуск, и три соседские девочки-сестрички Вера, Надя и Люба – ну да, и Надя среди них! («А ведь и старшая, Вера, сидела тут сегодня!» – на краю сна и яви вспомнила и узнала сегодняшняя Зоя). И было им так весело, так свободно на земляном берегу с пробивающейся молодой травкой того цвета и запаха, какой бывает только в ясный день весной, а сзади солидно шагали взрослые, и среди них папа, мама и оба дедушки, а женщины в цветастых платьях, чей-то белый шарф развевался на ветру, а мужчины в шляпах, слегка разомлевшие от сидения за столом со щедрым угощением, потому что собирались всей семьёй, потому что это был праздник – кажется, восьмое марта… Но нет, было слишком тепло, и солнце до самого вечера щедро сияло в небе, не желая уходить в такой необыкновенный день, и сирень лезла повсюду из-за заборов – ну конечно же, первое мая! И смех, и разговоры были такие, какие могут быть только в этот весенний праздник, и только в честь этого дня разрешено было Зое наконец-то сбросить тяжеленное пальто и остаться в голубом платье и розовой кофточке – да в таком наряде можно было даже взлететь, если как следует оттолкнуться! А за деревьями, за дорогой смотрел им вслед этот самый бабы-Анфисин дом, благодарный за то, что собрались под его кровлей в большой комнате, что хозяйки выложили на длинный стол каждая своё угощение – пирожки ли, рулет с маком или маринованные грибочки, а детвора тем временем полезла во все углы – кто «пошугать» кота Матвея, с хозяйским видом разлёгшегося на печке, кто поискать заветную бабы-Анфисину коробочку с невиданными старинными пуговицами. А потом гости сидели за столом – долго-долго, и закусывали, и выпивали, и обсудили всё что положено: политическую обстановку в мире, в стране, в городе и деревне, а также обстановку на мехфабрике, где трудился Мишкин отец, и в институте, где работал Зоин папа, и погоду, и нынешний урожай в станице, и дачные заботы, и городские моды, и успехи детей в школе (тут кое-кто начал ёрзать на стуле и ныть: «А мо-ожно уже на у-у-лицу?»), и поскольку солнце ради праздника решительно отказывалось садиться и уступать место темноте, то решили ещё все вместе прогуляться к речке.
И никогда, нигде больше не слышала Зоя такого запаха весны, никогда и нигде не чувствовала вслед любовного взгляда старого дома…
Картина выплеснулась из памяти и в одно мгновение заполнила собой всю вселенную – так огромна и значительна она была. И уже просыпаясь, Зоя твёрдо знала, что это неспроста, что старый дом и баба Анфиса на самом деле хотят подсказать ей важное, самое главное, в какой-то миг она даже поняла – что именно… но через мгновение эта главная мысль стала куда-то уплывать, таять, заслоняться другими, и вот уже и след её простыл, растворился в темноте уютной комнатки, в равномерном и ко всему равнодушном тиканье ходиков.
– Зойк! Проснися! – противным скрипучим голосом сказала мама и потрясла её за плечо.
– Да чего так рано… автобус же нескоро… – спросонья сопротивлялась Зоя, не в силах разлепить веки и теснясь в уголок узенькой железной коечки.
– Проснися, говорю! Разговор про Анфису есть! – зашипела мама в самое ухо, и Зоя дёрнулась прочь ещё раз, стукнулась головой о белёную стенку и волей-неволей открыла глаза.
Чудеса! Над ней склонилась вовсе не мама, а какая-то чужая старуха… ну да, та самая вчерашняя бабка в цыганских серьгах. Правда, сегодня серьги куда-то подевались. А цыганские брови при ближайшем рассмотрении оказались густо наведенными чёрным карандашом… На всякий случай Зоя потрясла головой, ещё раз зажмурила и опять открыла глаза.
– Я тут через пять домов живу, синяя калитка, на ней объявление! – тем временем полушёпотом втолковывала ей старуха. И допытывалась: – Ты слышь меня или нет? После завтрека приходи! Про Анфису расскажу тебе, чего другим знать не надо… Сообразила, нет?
Кажется, она собралась не то встряхнуть её, не то ущипнуть, и Зоя поспешно закивала. Старуха наконец отстранилась.
– После зав-тре-ка! Калитка синяя! – ещё наказала она напоследок шипящей скороговоркой и скользнула в дверь – только цветастый платок мелькнул да из коридора послышалось плаксиво-укоризненное: «Вчера тужурку у вас забыла… вот же она тут в коридоре… Дак никто и не позаботится! Тащися сама, баба, с утра пораньше!»
Утро стояло, однако, уже не раннее. Откуда-то приглушённо доносились голоса – мамин и Надин – и стук ножа. Забыто пахло чем-то ласковым, домашним… ну да, топлёным молоком!
Зоя села в постели и некоторое время посидела, собираясь с мыслями.
Если эта старуха не приснилась ей вместе со своими бровями и калиткой… Тогда что же? Выходит, баба Анфиса… на самом деле передала ей что-то ТАЙНОЕ? Только, значит, не в тетради, а вот через эту, как её, Катерину Ивановну – в прошлом вахтёршу на мехфабрике, а ныне гадалку? И потому-то, значит, та вчера глаз с неё, с Зои, не спускала!
А может, это у гадалок профессиональная манера такая? Может, так они заманивают очередных клиентов?
Но всё-таки… А вдруг тот сон был всё-таки НЕСПРОСТА?!
И помимо всех рассуждений какой-то командный пункт у неё внутри уже принял решение, и что-то уже нетерпеливо толкало её изнутри – скорей! скорей! – понятно, Ирусино сумасшествие, а что же ещё? Психоз с кладами, картами и сундуками сокровищ продолжался!
За «завтреком» она сидела сама не своя.
Пока Надя потчевала гостей домашней сметанкой («не наша, правда, – корову счас только Фёдоровна держит, одна на весь квартал»), яйцами («токо с-под курочки») и лепёшками, похожими на твёрдые блинчики («на кефире сама замешиваю»), в голове Зои раскатывалось звучными аккордами арпеджиато снизу вверх: «Концертное платье… машинка стиральная – автомат, восемьсот оборотов в минуту… костюм-тройка с жилетом для Пашки…» В конце каждого аккорда следовал торжественный удар литавр.
Сумасшествие, очевидно, цепко держало её в своих лапах, не давая вырваться.
– А сахарницу? Сахар-то забыла! – вдруг тихо вскрикнула Надя и оглянулась на гостей с испугом, как ученица, явившаяся без дневника в день академического концерта.
С неё вдруг слетела вся взрослая степенность, пышные плечи съёжились и заострились, руки кинулись рыться по каким-то сусекам, хлопая дверцами и ящичками. И она вмиг стала похожа на девочку-подростка – точно из Зоиного сна!
– Да не переживай ты так, не похудеем! – Зоя хотела было добавить «сестричка», но язык с непривычки не повернулся. Однако тёплый луч как будто протянулся из того сна и соединил их на мгновение.
Тем временем Надя вскрикнула:
– Гляньте! Катерина-то Иванна! Обручи свои на окне забыла!
И подняла с подоконника те самые кольца-серьги.
Тут притихшие было сумасшедшие мысли опять заклубились вокруг Зои.
Надо сходить к старухе. Сказано же – ей баба Анфиса что-то передала!
Сходить тайком!
Да, но как же ухитриться ускользнуть из дома? Одной, без мамы?
Не находчива была Зоя Никитична Петунина, не смекалиста житейски и к тому же нерешительна. «Всё на лопате» с детства любила – права, ох как права была Марина Львовна!
А Надежда меж тем рассуждала:
– Перебрала бабка вчера, видно, и тужурку, и серёжки позабывала! Теперь неси ей, королеве, – второй раз не придёт. А то ещё скажет – оставили, позарились на её золото самоварное… А я, может, ходить к ней брезгую! У неё кошек десять штук, вонища от них! Да ещё эти карты, свечи, мракобесие всякое… – и она передёрнула пышными плечами.
Тут кто-то слабенько пискнул:
– Ну так, может, я отнесу… Я помню, тут где-то недалеко, у неё калитка синяя.
И Зоя с изумлением узнала собственный голос.
Услышав его, Надя тоже, видно, удивилась. Повернулась к ней и, помедлив, согласилась неуверенно:
– Ну сходи, если хочешь… Это домов шесть примерно, за калиткой сразу направо. Только она ж может насмерть заговорить, она у нас такая! Ещё со своими гаданиями приставать начнёт! Ты тогда лучше сразу скажи – так и так, спешу, мол, на автобус… Или, может, вы с Зоей вместе, тёть-Люб? Чтоб на минутку, и сразу назад! Вас-то она постесняется…
– Да зачем! Сама схожу! А если и поговорю чуть-чуть – не заколдует меня, не бойтесь, – не без решительности высказался окрепший Зоин голос – опять сам собой, не дожидаясь маминого ответа. Видно, золотая лихорадка уже вовсю бушевала в её организме!
