странное, что я сама не знала, как хочу поступить. Дождаться утра и забыть эти две недели как страшный сон. Это было бы так очевидно, так естественно… Так неправильно. Я не хотела уезжать. Не хотела его терять, хотя чувствовала, что и так почти потеряла. Ненавидела себя за это – и тянулась к нему.
Он все еще не уходил.
– Нет, я пришел предупредить, что эту ночь мы проведем вместе.
Как ни странно, мне стало легче. Словно важное решение можно отложить. Это было как-то дико: все давно решено. Мы оба выполнили свои обязательства и теперь можем вернуться к нормальной жизни. И почему мне кажется, что я что-то упускаю?
Он ушел, сказав, что вернется после ужина. А я заметалась по комнате, не зная, что делать, за что схватиться. Хотела написать Бобу – и стерла уже наполовину набранное сообщение. Хотела позвонить отцу – но тоже передумала. В конце концов просто рухнула в кресло, обхватив руками голову. Да что же это такое? Почему мне так тревожно?
Ужинать я не стала. Вместо этого выбрала самое соблазнительное белье из того, что было, – то самое, что уже хотела надеть для Адама, когда он впервые не пришел ко мне. Сверху – полупрозрачный пеньюар.
Глава 17. Эйвери Эванс
Каррингтон вошел в комнату совершенно бесшумно, и я снова поразилась тому, что такой крупный мужчина может двигаться так грациозно и осторожно. Действительно прирожденный хищник. Я могла бы и не заметить его появления, если б не смотрела на дверь неотрывно все последнее время.
Темно-синяя рубашка и вытертые джинсы, плотно обтягивающие мускулистые, сильные бедра. Лицо снова холодное и невозмутимое. Но я уже научилась заглядывать под эту серебряную маску и заметила, как подрагивают уголки его губ: он явно был очень взволнован. Увидев меня, он замер. Буквально на долю секунды, но я удовлетворенно отметила про себя: мне удалось его удивить. И, судя по вспыхнувшим в глазах искрам, удивить приятно.
Он подошел, мягко ступая по ковру, и я смутилась, сама не понимая отчего. Опустила глаза, глядя, как ботинки из мягкой кожи утопают в густом ворсе. Вот они замерли, почти касаясь моих босых ног. Я подняла взгляд – и вдруг внутри меня словно соскочила какая-то защелка, удерживавшая рвущуюся наружу страсть. Я обхватила руками его шею, притянула к себе и поцеловала упругие, мягкие губы, сейчас плотно сжатые.
Адам то ли хрипло выдохнул, то ли едва слышно застонал. Прижал меня к себе. Стиснул так, что стало трудно дышать. Впился в губы, властно раздвигая их, проникая внутрь языком. Теперь стонать пришлось мне: таким мучительно сладким был этот поцелуй. До дрожи в коленях и тягучего, тяжелого томления внизу живота.
Он отстранился, срывая пеньюар. Застежка бюстгальтера не хотела поддаваться, и он просто вырвал ее, с такой яростью, что я приглушенно охнула. Но его страсть уже захлестывала с головой и меня, и вскоре я стаскивала с него рубашку с тем же неистовством. Не столько расстегивая, сколько отрывая пуговицы. Не снимая, а буквально сдирая ее с его плеч.
Он опрокинул меня на кровать и навис сверху, буквально заслоняя собой весть остальной мир. Безумные горящие глаза пугали и в то же время неодолимо влекли меня. Внезапно я поняла причину своей растерянности при мысли о скором отъезде. За эти несколько дней Адам так прочно вошел в мою жизнь, что я просто не представляла, что буду делать, когда его в ней не станет… А уже в следующее мгновение я полностью потеряла способность мыслить.
Его поцелуи обрушились на меня словно ураган. Горячие, жадные губы, кажется, были везде. Они обжигали, жалили, оставляя следы на коже. Заставляли ее полыхать. Заставляли каждую клеточку моего тела буквально петь от восторга. Я провела ладонью по напряженным плечам и услышала сдавленное рычание, отозвавшееся дрожью в глубине моего тела. Вцепилась в эти плечи, впиваясь в них ногтями…
Он оттолкнул меня. Я приподнялась на локтях, ошарашенная, не понимающая, что я сделала не так:
– Но…
Но ему просто нужно было избавиться от брюк и сорвать с меня трусики – последнюю преграду между нашими телами. Еще мгновение – и вес его тела снова вдавливает меня в простыни, а горячее дыхание обжигает шею.
Соски набухли, стали болезненно чувствительными. Когда они касаются его кожи, я вздрагиваю и не могу сдержать слабый стон. Он обхватывает один из них губами, играет с ним, перекатывая языком, а потом прикусывает, заставляя меня закричать от острого, болезненного наслаждения. Настолько сильного, что на мгновение мир перед глазами просто меркнет.
Я чувствую, как на глазах наворачиваются слезы. Слезы удовольствия, волнами прокатывающегося по телу. Счастья – оттого что Адам сейчас со мной. Боли – завтра мы расстанемся навсегда. И отчаяния – оттого что я не могу предотвратить это расставание. Еще ни разу в жизни я не чувствовала себя такой беспомощной. Еще никого не боялась потерять так сильно.
Кажется, все тело становится одним сплошным нервом. Напряженным до звона, чувствительным до боли. Туго натянутой струной, по которой скользят его пальцы. Грубые, жесткие и такие желанные. Я не знаю, как буду обходиться без этой грубости, и не хочу думать об этом. Не хочу потерять ни мига из сегодняшней ночи. Просто забываю обо всем. Нет прошлого и будущего. Есть только это мгновение. Только я и он.
Его руки скользят вниз, приподнимают бедра, заставляют раскрыться ему навстречу. Я подчиняюсь – на этот раз с радостью. Сама выгибаюсь ему навстречу. Он врывается жестко и глубоко, снова заставляя меня вскрикнуть. Адам на мгновение замирает, пристально глядя мне в лицо. Выходит почти полностью – и пронзает меня снова. Яростно, глубоко… Отчаянно. Словно тоже не хочет расставаться и стремится выплеснуть всю боль, всю страсть в эту последнюю ночь.
Его лицо перед моими глазами расплывается, становится нечетким. Только тогда я понимаю, что слезы, которые я сдерживала все это время, все-таки вырвались наружу. Но рыдания переходят в стон. Мир тает в ослепительной вспышке безумного оргазма.
Адам не останавливается, и
