боец и будет цепляться за жизнь. Авария была страшная. Камаз в легковушку врезался. Водитель и пассажир скончались на месте, а сестренка твоя на переднем ехала не пристегнутая, вот и выкинуло через лобовуху. Это ей жизнь спасло, но позвонки L3, L4 чуть ли не раскрошились от удара, селезенка лопнула, легкое сдулось, и черепно-мозговая тяжелая.
— Я что-то могу сделать? Лекарства купить или еще что? — Я так надеюсь, что это они не могут ей помочь, а я смогу.
— Нет волшебной таблетки. — вздыхает он. — Куришь?
— Да.
— Пойдем проветримся, — хлопает меня по плечу.
Мы выходим на черное крыльцо. Курю быстро и в сильный затяг. Окурок жжет пальцы, но я держу его до последнего. Наказываю себя за то, что и грамма её боли забрать не могу.
— Ты родителям-то позвони. Когда такое случается, мать должна быть рядом. Матери часто своих детей с того света вытягивают.
Он уходит, а я достаю телефон из кармана. Тереблю его в пальцах и всё не могу решить, кому позвонить. Папе или Светлане Юрьевне? Остатками разума, понимаю, что ей звонить нельзя. Надо сначала папе, чтоб подготовил ее как-то к такому горю.
Набираю номер. Гудки быстро сменяются его голосом. Весёлым голосом на фоне криков и громкой музыки. Пир во время чумы.
— Да, Руслан! У нас тут вечеринка небольшая. Подожди, сейчас найду место потише!
— Пап, я… — начинаю я и тут же замолкаю. У меня нет сил, чтоб сказать всё это вслух. Это какой-то ночной кошмар, от которого я никак не могу проснуться, сколько бы себя ни щипал.
— Руслан, как вы там, сынок?
— Пап… — слезный ком встает поперек горла и не дает продолжить. Горячие словно лава слезы бегут по щекам и падают на телефон крупными каплями.
Мальчики не плачут. Не плачут, потому что слезами ничего не изменишь. Они не унесут ни ее боль, ни мою, но и сдержать этот поток не могу.
— Руслан, что случилось? — Веселость вмиг испаряется.
— Нара в аварию попала. Я в больнице сейчас.
— Насколько всё серьезно? — спрашивает он хладнокровно.
— Всё очень плохо. Надо, чтоб вы прилетели, как можно быстрее. Светлана должна быть рядом с ней.
— Руслан, послушай меня. У Светы угроза выкидыша. Ей никак нельзя такое говорить. Ты же еще ей не звонил?
— Нет, не звонил. Я хотел, чтоб ты ей сказал.
— Ты всё правильно сделал.
— Пап, ты мне сейчас очень нужен здесь, а Наре нужна мама. Она ведь не справится сама.
— Сынок, соберись! Она выкарабкается. Держи меня в курсе.
— Когда вы будете здесь? — кричу я не в силах больше держать внутри то, что разрывает грудь, долбит изнутри кувалдой.
— Руслан! — прикрикивает он. — Ты понимаешь, что если я сейчас Свете такие новости вывалю, она с детьми не выживет. Кому станет легче, если будет четыре трупа вместо одного?
— Да пошел ты! — ору я. — Ты тварь бессердечная! Пошли вы все! Мы сами справимся!
Меня трясет. Я сбрасываю вызов и вытираю мокрое лицо рукавом. Возвращаюсь в тёмный коридор и принимаюсь ждать. Жду её До рассвета восемь часов. Я запускаю таймер. Только продержись, Нара. Он сказал, что если ты продержишься ночь, у нас появится шанс.
— Сынок, — трогает меня за плечо бабушка-уборщица, — у нас часовенка есть во дворе. Давай проведу тебя, ты за девочку свою помолишься?
Поднимаю на неё глаза. Случайной старушке больше не всё равно, чем моему родному отцу.
— Я не умею молиться.
У моей семьи абсолютно прагматичный, научный и атеистичный взгляд на миропорядок. И в нем нет места пасхальным куличам, запаху ладана и чудесам. До этого момента я был в церкви всего пару раз, и то, когда меня совсем малого водила туда набожная прабабушка. Я не крещен и даже крестик никогда не носил. Но это ведь ничего? Я все еще имею право на чудо, которое сейчас нам с ней так отчаянно нужно.
— Ничего. Ты боженьку своими словами попроси.
Она отпирает дверь часовни. Пространство освещают только чадящие свечи, всполохи которых отражаются от золотых окладах икон и окрашивают их в алый цвет. Ноги подкашиваются, и я падаю на колени. Плачу и не могу сказать ни слова. Мужчины не плачут. Глупости. Когда приходит конец всему, любому человеку только это и остается. Вот и я плачу навзрыд, но боль не уходит, а только растет, политая слезами. И когда моё тело уже не может всю её вместить, выливается словами:
— Как же так? Как такое могло произойти? Как ты это допустил?! Почему меня там не было? Как же я ее не уберег? Я не умею правильно молиться, но я тебя умоляю, спаси ее! Она хорошая, ее надо спасти. Забери меня вместо Нары, если так нужно! Я же должен был сам забрать ее с учебы. Почему я ничего не почувствовал? Почему ты не сделал так, чтоб я остановил её, чтоб попросил остаться дома? Почему ты хочешь забрать её, когда в мире столько плохих людей?
Глава 11. Руслан. Не один
Я недвижимая кукла, которая может только моргать, но и то не слишком часто, чтоб не пропустить смену цифр на таймере. Я уверен, что если отвлекусь хоть на минуту, вдруг зазвонит телефон и казенным голосом мне скажут нечто такое, от чего я сойду с ума от горя. Тело уже давным-давно затекло, зато глаза привыкли к темноте. Я боюсь зажигать подсветку, потому что даже тусклый свет может спугнуть надежду, на которую даже дышать нельзя, такая она хрупкая.
Если я всё же двигаюсь, в кармане шуршит сигаретная пачка. Закурить тоже не решаюсь. Каждое мое лишнее или неправильное движение может нарушить шаткий баланс, который я должен удерживать до рассвета.
Папа. Мне так всегда хотелось,
