нахальным вызовом смотрела ему в глаза.
Михаил вытащил штаны, как сумел отжал воду. Взял брюки под мышку.
— Остальное выкини, — сказал и вышел за дверь.
На улице никого не было.
«После вчерашнего спят все. Коров сейчас доить встанут, может, успею, добегу до дома незаметно».
Незаметно не получилось. Настина соседка, тетка Аглая, первая сплетница в деревне, увидела от кого вышел Михаил. Остальное ее воображение дорисовало в красках.
На следующий день вся деревня узнает, что Настя Куприянова закрутила с Михаилом любовь.
— Старая любовь не забывается, — говорили беззубые бабки на лавочке. — Отчаянная же она баба, не боится, что прибьет ее Андрей, как узнает.
— Да они уже давно снюхались, говорю я вам, — сообщала другая соседка, чтобы ее новость была последней.
Бабы судачили. Настя ходила с высоко поднятой головой. Михаил отмалчивался.
Весь день не выходил из дома, смотрел по телевизору все программы подряд. Так на диване и уснул.
Через день вернулся Настин муж. Был сильный шум, видимо, оба сумели и за себя постоять, и обидчика наказать. У Насти был синяк на все лицо, а Андрей ходил весь поцарапанный и с завязанным пальцем. К Михаилу он пришел вечером, злой и нетрезвый.
Но Михаил, чувствуя себя кругом виноватым, не стал отпираться. Выслушал спокойно все матные слова в свой адрес. Сказал:
— Бес попутал. Хочешь, избей меня. Как мужик тебе говорю, никогда такого не будет.
— Надо бы тебе бока намять, да уже ничего не поделать. А свою я знаю, подозреваю, что больше ее инициатива была, — он вопросительно посмотрел.
Михаил пожал плечами, не стал сдавать женщину.
— Пьяный я сильно был, — говорю тебе, — ничего не помню…
Они выпили по одной, и Андрей ушел немного разочарованный. Видимо, если бы они подрались, ему от этого было бы легче и правильнее.
В деревне его осуждали. Даже Ванька, ничего не говоря в лицо, стал сторониться.
Михаил усмехался угрюмо. «Давайте, закидайте камнями, я бы сам в себя камень бросил, коли смог бы». Он уехал на новогодние праздники к товарищу в город. Но и там тоже не успокоился. Только озлобился, вспоминая часто Эльмиру с братом, смерть матери.
«Если бы сейчас встретил этого гада, не задумываясь, забил бы до смерти», — со злостью думал он, проходя мимо здания, где когда-то был его кабинет.
На него навалилась депрессия. Он перестал радоваться жизни, люди раздражали его. Однажды вечером он даже хотел порезать себе вены, но вовремя остановился. Черная полоса затянулась надолго.
Беларусь. Деревня. 1995 год
Темнюк больше года злобился, не мог вернуться в нормальное русло. Не давала покоя мысль, что живут припеваючи те люди, которые сломали его жизнь. А ведь так все было хорошо и счастливо когда-то. Он осел в деревне, в своем доме, работал шофером и слыл в селе бирюком. Кто-то понимал и сочувствовал, кто-то злорадствовал, кто-то смеялся над ним. Михаил озлоблялся еще больше. Вечерами пил с дедом Гришаткой.
Участковый как-то зашел к нему вечером. Молодой еще парень, и года не проработавший. Михаил встретил его с усмешкой:
— Местная власть пожаловала. Воспитывать пришел? На путь истинный наставлять? Ну, проходи. Давай, валяй. Отрабатывай зарплату.
Молоденький участковый снял фуражку, аккуратно пригладил волосы, стеснительно улыбнулся, спросил:
— А туфли снимать?
Михаил развеселился.
— Снимай, снимай. Я тут проживаю на холостом положении, и полы мыть некому. Соседская косоглазая Надька прибегает по хозяйству помочь. Но у нее глаз косит не в ту сторону, где прибрать нужно, а в совсем другую. Вот и приходиться от такой помощницы всеми дозволенными средствами защищаться и уборку самому производить. И тебе, молодому и неопытному, даю бесплатный совет, если предложит тебе эта коварная косоглазая Надька помощь, сразу беги от нее, что есть мочи. А лучше на мотоциклете уезжай. Он у тебя громыхает, конечно, но если сразу на вторую включишь, Надька не догонит.
Участковый еще раз поправил волосы, отер пот со лба, попросил:
— Мне бы воды попить.
Темнюк внимательней взглянул на парня, ответил:
— Сейчас организуем. А ты садись на лавку, в ногах правды нет.
Принес воды. Парнишка жадно выпил, благодарно посмотрел.
— А ты чего такой взмыленный? — спросил Михаил.
Участковый опять стеснительно улыбнулся. Помолчал, подумал. Но, видимо, решив, что уже можно об этом сказать, ответил:
— У нас в округе рецидивист скрывался. С ранней весны мы его разыскивали. А сегодня взяли. На кордоне седьмом. Его в город отправили. У меня в отделении родственник работает, — он чуть замешкался, смущаясь, продолжил, — я твое дело изучал, мне по должности полагается. Я Ивана Сергеевича попросил, если новости будут, сообщить. Сегодня позвонил и сказал, что десять дней назад арестовали всю банду мошенников. Пятнадцатого суд будет. Тебя за давностью и недостаточностью улик в качестве свидетеля вызывать не будут. Но в добровольном порядке можешь дать против них показания, которые внесут в протокол и будут учтены при составлении приговора.
— Вон оно как, оказывается, — Михаил стал серьезным. Помолчал. — Ну, что тебе сказать. Спасибо за такую важную информацию. Не скрою, теперь стану спать спокойнее, зная, что эти господа в скором времени будут отсиживаться не в барах Греции, а в наших северных широтах.
Он представил себе этих людей, вспомнил, что пришлось испытать по их милости. Злости уже не было. Но настроение стало значительно лучше.
— Вот что, Павлик. Раз ты принес мне хорошую весть, так тебе со мной ее и обмывать, — он даже начал что-то насвистывать, доставая из холодильника закуску.
— Спасибо, только я не любитель, по правде сказать, — участковый поднялся, собираясь уходить.
— Обижаешь, Павлик. Я так понял, что рабочий день закончился. Рецидивиста ты поймал, деревня может спать спокойно. Враги мои понесут заслуженное наказание. Это такой повод, как говорится, сам Бог велит. Давай, умойся, там в сенях умывальник, и за стол. Я сейчас яишеньку с салом организую. И огурцы мне вчера дед Гришатка принес. Мы с тобой, парень, пир устроим.
Он обернулся на шум. В дверях стоял дед Гришатка, старый и щуплый, но бойкий еще старик. В руках держал корзинку с помидорами.
— Ты, дедуня, еще сто лет проживешь, только что тебя вспоминал, — поприветствовал его Михаил.
— И тебе здравствовать, Мишка. А это кто там на лавке сидит? Я как бегством от старухи своей спасался с запасами в руках, так в спешке очки на завалинке оставил, не узнаю.
— Участковый наш.
— Упаси Боже! Ты, Мишка, опять никак подрался или за субботнее дело он тебя раскрыл? А я тебе говорил, сходи сам, повинись! Наша милиция
