— Это невероятно, Эдвард, но для своих лет ты просто великолепен.
— Ты думаешь? Наверно, потому, что я всегда старался держаться среди молодежи. Один из способов постоянно ощущать непрерывность времени. Было бы замечательно иметь правнуков. Как ты считаешь, у меня есть шанс, прежде чем я умру?
— Эдвард, я желаю тебе праправнуков.
— Ах да, — ты всегда был дипломатом.
Ингрид пошла к двери.
— Они уже здесь. Я скажу Сеси. Они могут быстро принять душ, переодеться и сразу обедать. Как раз вовремя.
Анна в этот раз была в брюках. Серых и выдержанных в мужском стиле. Этот свободный загородный вид как-то сильно изменил ее внешность.
Поздоровавшись, она прошла наверх. Спустя некоторое время вернулась в темно-голубом платье, раньше я его не видел. Она все еще поражала меня своей изменчивостью. Я заметил, что она несколько нездорова, возбуждена. Никогда прежде не видел Анну в таком состоянии.
Обед был довольно тихим. Все устали после поездки. За столом предавались воспоминаниям.
— Анна, что ты помнишь о доме?
— Очень немногое. Мы много путешествовали.
— А я не могу думать о своей жизни, не вспоминая Хартли, — мечтательно произнесла Ингрид.
— У Анны сохранились свои воспоминания, — быстро произнес Мартин. — Но они всегда импрессионистически изменчивы. Мои и Салли связаны с Хартли и с Хэмпстедом.
— Вам было тяжело в юности? Всегда находиться в движении… — спросила Салли.
— Все быстро менялось, как верно заметил Мартин. Мое детство на самом деле лишь цепочка впечатлений — от стран, городов, школ.
— И от собраний и вечеров. — Мартин коротко послал Анне улыбку симпатии, означавшую: «Ты не в одиночестве больше».
Я пристально разглядывал серебро в буфете и страстно желал окончания обеда. Я думал, что мог бы избежать этого мучения. Мог бы принести извинения, на что-нибудь сослаться. Но я хотел быть здесь. Должен был находиться здесь.
— Мартин и я были так счастливы, — воскликнула Салли. — Спокойная жизнь в Лондоне. Большая часть каникул в Хартли.
— И такая же маленькая деревенька в Италии каждым летом, — поддержал сестру Мартин. — Репетиции ритуалов могут в дальнейшем служить утешением для души. Я согласен с Салли. У нас было приличное детство… в большинстве случаев.
— Разве не в каждом? — Ингрид засмеялась.
— О, все неблагодарные дети могут вспомнить хотя бы несколько случаев, когда родители терпели с ними неудачу. У меня, к счастью, их было мало.
— Ну, скажи-ка нам, — попросил Эдвард, — вы нас всех совершенно заинтриговали. Что там в списке? Может, они, по секрету, били вас? — Эдвард весело потер руки.
— Все было так размеренно и упорядоченно. Совершенно отсутствовали хаос и страсть. — Лицо Мартина стало неподвижным, он словно цедил слова. Голос был абсолютно ровным и плоским. Так бывает, когда мы испытываем внутреннюю боль. Усилие скрыть это лишает наши слова цвета и выражения.
Мы глядели друг на друга через стол. Отец, который перестал понимать собственного сына. И сын, полагавший, что знает своего отца.
— Ну, хорошо, — прервал молчание Джонатан, — если вы хотите хаоса и страсти, стоит пожить в нашем доме. Мой отец законченный джентльмен. Но ни для кого не секрет, что он всегда был отчаянным женолюбом. Они с моей матерью ужасно ссорились. Но она тем не менее осталась с ним. Ради меня и моей сестры, должно быть. Сейчас они совершенно счастливы.
Некоторое время назад он заболел. То, что я сейчас скажу, звучит несколько жестоко, но она радовалась его слабости. Он оказался в абсолютной зависимости от нее, как послушный ребенок со своей доброй нянькой.
— Как само время работает на молодых. На вас, безрассудных молодых людей, — заметил Эдвард.
— Что бы я мог вам порассказать!
— До тебя, Анна, Мартин был совершенно инфантильным светским молодым человеком, — вступила в разговор Салли.
Анна улыбнулась:
— Это я уже слышала.
— Да?! От кого?
— От самого Мартина.
— А между вами полное согласие, да, Мартин?
— Не совсем, — протянула Анна — Я не была этим удивлена. Мартин так привлекателен.
— Он необычайно хорош собой, — произнесла Ингрид. — И это говорит гордая мать. А теперь давайте разойдемся пораньше спать. У кого-то завтра день рождения. — Ингрид поцеловала Эдварда.
На лестничной площадке обменялись пожеланиями спокойной ночи и приятных снов. Но для молодых это было лишь пустяковым препятствием. Анну поместили в «гиацинтовой» спальне, рядом с Эдвардом. Рядом с ней расположился Мартин в комнате «цветущего плюща».
— На мой вкус, все это убранство чересчур галантерейно и женственно. Но Эдвард рассказывал, с какой тщательностью и заботой подбирались расшитые постельные покрывала и шторы. Теперь я думаю, что это как бы дань любви нашей бабушке.
Ингрид погладила его щеку.
— Как ты добр, Мартин. Все правильно, ну а теперь разойдемся. Мы будем здесь, в конце коридора. — Она улыбнулась. Это вышло как-то конспиративно: «Это специально для вас, но абсолютно не должно вас стеснять».
Мы отправились в наши спальни. Я чувствовал унижение, не испытанное мною прежде. Тело казалось отяжелевшим и неуклюжим. Я прислонился к двери, закрывшейся за нами.
— Это было не слишком скромно, — сказал я колюче Ингрид.
— Скромно! Скромно — какое страшное слово. Мы другое поколение. Это совершенно естественно, им нужна уверенность, что мы находимся не слишком близко от них. С другой стороны, мне не хотелось бы смущать Эдварда, поэтому мы разместили всех отдельно. Я, конечно, не знаю, как далеко зашли отношения Джонатана и Салли. Эта пара действительно напрягает всех. Анна и Мартин — совсем другое дело.
— Кажется, Анна уже взяла тебя в плен своим блеском.
— Это непреодолимая стихийная сила, форс-мажор, мой дорогой. — Ингрид начала раздеваться. Во время обычного ритуала с кремами за туалетным столиком она неожиданно приостановилась и сказала: — Иногда что-то происходит между нами. Я не понимаю этого. Но не думай, пожалуйста, что я ничего не сознаю. Я точно знаю, что ты мне верен и предан, знаю, что у тебя сейчас нет твоего дела. Мы никогда не были людьми, привыкшими к откровенным разговорам, но как раз этого я и ждала. Это звучит самонадеянно? Я имею в виду твои дела. Это не значит, что ты обязан во всем быть со мной открытым. Я не Джейн Робинсон. То, что Мартин сказал об отсутствии хаоса и страсти… именно это я находила всегда привлекательным в тебе. И до сих пор нахожу. Для нас это правильный путь, наиболее правильный. Разве я не права?
— О, Ингрид. Моя милая, я виноват перед тобой. Я понимаю, это ужасная банальность, но у меня действительно возникла проблема, и я должен решить ее сам. Ты так мудра, позволяя мне разобраться во всем одному.
