Капитан полиции жёстко одёргивает руку от жалюзи, и поворачивается к сидящей на стуле Нине, не сводя с неё проницательного взгляда.
— Итак, Нина Валерьевна, расскажите нам всё, что знаете про нападение на бизнесмена Кожевникова.
Девчонка отводит назад острые плечи и цокает языком, демонстративно показывая всем видом, что она — всего лишь жертва ситуации, и попала в кабинет полицейского по чистой случайности.
— Я не в курсе, о чём вы.
Скидываю свой пуховик, оставшись в униформе официантки, и вслушиваюсь в разговор Нины и Григория Егоровича.
Или, это правильно назвать допросом?
Окидываю взглядом небольшое помещение, являющееся кабинетом капитана Торопова, и подмечаю несколько интересных деталей.
Во-первых, под окном лежат гантели — значит, полицейский качает мускулы в свободное от поимки преступников время. То, что он ходит в тренажёрный зал, я и так знаю. Видно, спорт играет в его жизни немаловажную роль, а его тело, небось, само совершенство.
Во-вторых, на пыльном подоконнике стоит небольшой топиарий из кофейных зёрен. Он ещё не успел покрыться слоем пыли и выглядит весьма новым. Значит, в жизни полицейского присутствует некая женщина, у которой есть такое нехитрое хобби. И она знает о пристрастии капитана к бодрящему напитку.
А в-третьих, на рабочем столе Григория Егоровича стоит фотография в белоснежной ажурной рамке. Вряд ли подобную рамку смог бы купить сам мужчины. Обычно представители сильного пола предпочитают строгие лаконичные цвета и формы, и уж конечно Торопов бы не выбрал такую милую рамку сам.
Хмурю брови, пытаясь сфокусировать зрение, и тру стёкла очков, в надежде увидеть личность, изображённую на фотографии. Но мне, к сожалению, это никак не удаётся.
Чёрт возьми, интересно…
Ладно, позже попробую подобраться ближе и разглядеть всё-таки, кто изображён на портрете в ажурной рамке.
— У меня есть свидетельница, которая говорит обратное.
Мужчина указывает квадратным, волевым подбородком в мою сторону и выжидательно скрещивает руки на груди, пытаясь заглянуть в глаза упрямой девчонке.
— Она врёт. Мне нечего вам сказать.
Я чуть не задохнулась от наглости, с которой выпалила последнюю фразу Нина. Ещё в ресторане девчонка казалась мне потерянной, всё осознавшей, и я искренне поверила, что она сейчас выдаст своего благоверного со всеми потрохами.
Но, на деле оказалось всё по-иному.
Нина ушла в глухую несознанку, постоянно твердя, что она не имеет представления, о каком грабеже идёт речь. И даже мои показания по поводу её недвусмысленного разговора с Романом ни к чему не привели — она отказалась признаваться в чём-либо, заявив, что вообще никакого Ромы не знает.
— Но, это же, глупо! У меня есть фотография, которую сделал охранник ресторана. Там ты вместе с Ромой, сидите за столиком и пьёте шампанское.
— Каким Ромой?
— Вашим молодым человеком.
— Моего бойфренда зовут Илья. Никакого Рому я не знаю.
Ну, понятно, начинает выгораживать своего подельника. Но я-то не глухая и отчётливо слышала, как называла своего парня эта несносная девчонка.
— Ты врёшь! Его зовут Рома, я точно слышала.
— Вам показалось. В вашем возрасте, впрочем, это немудрено.
Выдыхаю, краснея от ярости, а девчонка продолжает.
— Не заплатили за шампанское, признаюсь. Но ведь я сказала, что денег нет, предложила отдать золотой кулон в качестве оплаты, или отработать могу на кухне. А вы сами не согласились.
Она прищуривается, зло смотря на меня своими, некогда казавшимися мне наивными глазами. Нет, всё-таки, они с Романом друг друга стоят. Строила из себя невинную овечку, и я ей искренне посочувствовала. Эх, как жаль, что в зале не работают камеры.
И, как теперь быть?
— Ну, что ж, хорошо.
Торопов поджимает губы и спокойно кивает, смотря на девчонку тяжёлым, как самосвал, взглядом.
— Мне всё понятно.
— Я могу идти?
Девушка встаёт со стула, кидая на меня победные взгляды и расплываясь в довольной улыбке, и я отчаянно понимаю, что, кажется, проигрываю в этой схватке.
У меня внутри всё холодеет, а полицейский, слегка покачивая головой, подходит к входной двери, и, высунувшись, кричит на весь коридор:
— Макс! Давай, оформляй задержание.
Выдыхаю. Нет, ещё, оказывается, не всё потеряно.
В кабинет тут же влетает молодой безусый парнишка, на котором смешно болтается полицейская форма, и я узнаю в нём своего провожатого. Именно он тогда дежурил у дверей больницы и проводил потом в неврологическое отделение к Антону Михайловичу.
Макс растерянно оглядывает нас с Ниной и переводит испуганный взгляд на Торопова, тотчас делаясь ниже ростом, будто приседая перед ним.
— Но я… ни разу…
— Вот и учись. Я проверю потом всё, не тушуйся. А мы пока с Евгенией Васильевной побеседуем.
Он хлопает стажёра по спине, отправляя его к письменному столу, а сам, похрустывая костяшками пальцев на огромных лопатообразных руках, подходит ко мне. В его походке видна грация леопарда, готовящегося прыгнуть на свою добычу — антилопу, и вмиг сожрать её.
Губы полицейского подрагивают в слегка нервной улыбке, и я физически ощущаю его блуждающий, оценивающий взгляд хищника на моём теле. Становится некомфортно и неуютно.
Прикрываю руками голые колени, нервничая, что юбка официантки задралась уж слишком сильно, и машинально поправляю перламутровые пуговички на груди — все ли застёгнуты? Хоть мне демонстрировать-то особо нечего, имея неполный второй размер груди, я не хочу, чтобы полицейский глазел на меня.
Ёрзаю на стуле, пытаясь усесться повольготнее и опускаю глаза в пол, не в силах выдерживать этот стальной мужественный взгляд стража порядка.
Блин, какого чёрта я тушуюсь перед Тороповым, ведь я здесь не обвиняемая, а всего лишь свидетельница. Так почему же мне так дискомфортно от его сильного взгляда?
— Эй! По какому праву вы меня задерживаете?
Вздрагиваю.
Нервный вопль девчонки раздаётся в звенящей тишине, и я понимаю, что получила отсрочку от допроса.
Нина вскакивает со своего стула, изумлённо вскинув руки, и принимается тут же топать ногами, как капризная девочка. Стажёр стоит на некотором отдалении, видимо, боится, что ему нанесут какую-то телесную травму. Да, надо бы сказать Торопову, что Макс годится только для кабинетной работы — иначе любой бандит его сокрушит одним ударом. Вот, даже хрупкой Нине удалось напугать его и заставить вжаться в стену.
— Я могу вас задержать на срок в сорок восемь часов до предъявления обвинения. А оно у меня появится, можете не сомневаться, если вы откажетесь сотрудничать со следствием.
Металлический голос Торопова возвращает Нине разум и она, скрипя зубами, плюхается обратно на стул, закинув ногу на ногу. Макс, вытирая пот со лба, наконец, решается подойти к ней, чтобы оформить документы о задержании.
Григорий Егорович вновь поворачивается ко мне, и сдвигает брови к переносице, задумчиво окидывая взглядом своих задумчивых серо-голубых глаз мою хрупкую фигурку.
Мне, снова становится не по себе, и я, повинуясь инстинкту самосохранения, скрещиваю руки на груди, пытаясь закрыться от этого грубого мужского взгляда.
— Вы боитесь меня?
Его баритон раздаётся совсем близко, и я инстинктивно киваю, глядя в его глаза. Может, он владеет каким-то гипнозом? Отчего тогда меня, сейчас потряхивает, как будто я стою голая на тридцатиградусном морозе?
— С чего вы взяли?
— Ваш жест. Скрестили руки на груди — пытаетесь защититься от меня. Для женщины грудь — это её символический центр.
— Сами придумали, или кто подсказал?
— Язвите? Точно, лучшая защита — это нападение, Евгения Васильевна. Научили меня, я проходил курс по психологии, чтобы лучше читать действия преступников.
— Но я-то не преступница…
Медленно провожу взглядом по мужчине, отчего-то натыкаясь на мужское достоинство полицейского, чётко обозначившееся под тонкой тканью брюк, и закашливаюсь.
