что Стах расспрашивает ее не только на правах друга отца, которому доверили непутевую дочь, растревожила старые воспоминания и неприятно беспокоила.
— … а вообще, Милаш, тебе повезло, — ворвался в тревожный мир Миланы голос младшей «Иваненки». Оли, кажется. — На тебя Остап заглядывается, а он в нашей компании самый неприступный. Все интересно было, кто ж его подловит.
— Новое всегда интересно, — насмешливо отреагировала старшая. — Ты лучше скажи, а правда, что у тебя папа депутат?
— А? — встрепенулась она и глянула на обретенных стараниями Станислава Яновича подружек. — Ну да, правда.
— И чего тогда ты лето тут проводить решила? Или и правда на смотрины к Шамраю приехала? В городе такое болтают!
— Настя! — возмутилась Оля.
— И что болтают? — равнодушно спросила Милана.
— Ну он же давно вдовец. Сын у него погиб. Бабок зашибает — страшно подумать. Может себе позволить молодую жену, почему нет-то?
— Мало ли кто что может себе позволить.
— Ох и скрытная ты! Ничего не вытянешь! — рассмеялась Настя, но смех ее был неделикатно прерван спокойным голосом Остапа, перекрикивавшим гомон людей, постепенно собиравшихся на пляже.
— Не скрытная, а загадочная.
Девчонки синхронно повернулись. Оказалось, Наугольный приехал не один — с Головановым, на ходу снимавшим майку. Несмотря на все свое боксерство, тот был, хоть и большой, даже огромный, но какой-то немного бесформенный, хотя из спортзала и не вылезал. Тип фигуры — мешок с говном, как не борись. Но девочек это не беспокоило. Оля и Настя резво подхватились с подстилки и повисли у него на шее.
— Привет, — поздоровалась Милана, водрузив на макушку солнцезащитные очки, и рассмеялась: — И загадочного во мне ничего нет.
Остап упал рядом.
— А что есть?
— Характер, — весело сообщила она, — а в сумке у меня есть вода и черешня.
— Купались уже или еще не рисковали?
— Настя сказала, что вода холодная, — услышав странный звук, будто что-то громко шуршало прямо в воздухе, Милана отвернулась от Наугольного, пытаясь отыскать глазами, что бы это могло быть. Долго искать не пришлось, да и не надо было. Чуть дальше по пляжу, образованному в излучине речки, был высокий выступ. Собственно, берега здесь были даже скалистые, только в этом месте «тихая гавань», куда можно было спуститься, не сломав ноги.
Но кажется, ноги сломать хотел кто-то другой.
В это самое время с выступа на тарзанке, привязанной к дереву, летело здоровенное мужское тело, преодолев расстояние навскидку с полреки — или это так показалось? И только потом оторвалось от веревки и плюхнулось в воду, эффектно разогнувшись в воздухе и подняв при ударе о воду шумные брызги. А после скрылось под поверхностью.
Милана даже рот открыла от удивления. Глядя против солнца, она видела лишь человеческий силуэт, за доли секунды рухнувший с высоты.
— Чувак из клуба самоубийц? — отмерла Милана и повернулась снова к Остапу. — Это что сейчас было?
Наугольный вытянул шею.
Над водой показалась мокрая черная макушка Тарзана, поблескивавшая на солнце.
— Так это ж Шамрай, — с улыбкой сказал Остап.
«Назар Шамрай? Кречет?» — посыпалось одновременно от Оли и Насти.
— Почему Шамрай? — растерянно проговорила Милана.
— Как почему? — не понял Остап. — Фамилия у него такая.
— Логичнее было бы спросить, почему Кречет, — рассмеялись девчонки.
— И почему?
— А его так в народе прозвали, он как-то кречета живого нашел и приручил. Устраивают с дядькой соколиные охоты, как и положено сбрендившим князьям из провинции, — зевнул Игорь.
Тем временем Кречет уже приблизился к берегу и, очевидно, оперся ногами о дно, резко выпрямившись. По его обнаженной груди заблестела россыпь капелек, игравших под яркими лучами. Милана надела очки, отчего солнце теперь не так резало глаза и можно было рассмотреть окружающий мир. Заметить, что левое плечо Назара казалось черным, наверняка из-за татуировки. Но что там было нанесено, Милана не видела — слишком далеко. Зато увидела, как в воду зашла девушка и подошла к Назару.
— А это вроде ж Аня, да? — спросила она у Насти, которая устраивалась рядом с ней на полотенце. — Она же тоже была на вечеринке.
— Ага, Слюсаренко, — хохотнула та. — Бегает за ним, как собачонка, на задних лапках, со школы еще, а он не снисходит никак. Никакой гордости у дуры.
— У тебя, Настюш, гордость образовалась тоже только после того, как отшил, — фыркнула ее сестрица.
— Строго говоря, он меня не отшивал. Бурчал, что занят, а сам либо в качалке, либо мужичье в оврагах гоняет. Вот скажи мне, что за радость — быть Шамраем, единственным наследником всего дядькиного состояния, и при этом вот так жить?!
— Да Кречет вообще такой, — вдруг возник Игорь. — Цепной пес у Шамрая и все. Тень его. Сам по себе ни на что не годен. Но девки все равно по нему сохнут.
— Ну так какая фактура! — рассмеялась Настя. — Вон, Анюта бедная на всю жизнь пропала. И уверена, все равно своего дождется. Не соблазнит — так нытьем достанет!
В это самое время Назар выбрался из воды, не глядя на семенившую за ним Аню, но зато быстро стрельнув глазами в сторону того самого места, где на расстоянии от него находилась Милана и ее новые друзья.
«Дикому человеку — дикую птицу», — подумалось Милане. Она снова посмотрела на Назара и поймала его взгляд. Тоже, вроде бы, какой-то… дикий. Кречет… надо же. Никогда не угадала бы, как называется этот хищник.
Этот его взгляд она потом еще долго чувствовала. Когда болтала с ребятами, когда шла окунаться, когда собирались уходить. Она давно привыкла к любым взглядам, слишком редко они были безобидными, чаще раздевающими и сопровождали ее повсюду. Но тут и «снимать» с нее нечего, кроме бикини.
После пляжа она согласилась на поездку в небольшую придорожную кафешку неподалеку, где можно было пообедать чем-то местным и якобы с колоритом, но оказалось, что деруны, вареники и грибная юшка — это и есть весь доступный колорит. В такую-то жару.
Дома же… ну или там, где на ближайшие пару месяцев она обосновалась, и вовсе царил легкий переполох, ознаменовавшийся
