еще банки?
– Из консервной.
– Как собаке, что ли? – оскорбился Пашка.
– Ну хочешь, одуванчиков пожуй. Поля-младшая поделится. Я гостей вообще-то не ждала.
– А как же неодетый Буравчик? – спросил Паша. А затем выкрикнул: – Братан, давай, выходи, не стесняйся! Че мы там не видели…
Я сердито вырвала пакет с сырками и направилась на кухню.
– Клоун!
Паша, следуя за мной, только тяжело вздохнул:
– Ладно, давай свой суп. Из банки.
Поужинав, мы перебрались в мою комнату.
– Как-то скучно отмечаем сдачу сессии, – проговорил Пашка, усаживаясь на мой разложенный диван вместе с бутылкой вина и штопором. – В компании черепахи.
Изабелла молча поглядывала на нас из-под письменного стола.
– Чем тебя черепаха не устроила?
– Всем устроила. Ты же знаешь, что я ее люблю.
«Лучше бы ты меня любил!» – с тоской подумала я.
– Может, вино разопьем и куда-нибудь заскочим? – предложил Пашка, когда протягивала ему бокалы. – Потанцуем.
Я тут же вспомнила, в каком виде сейчас нахожусь. После всех своих дневных страданий. По сравнению с Шацкой так вообще, наверное, конец света…
– Один скачи, – посоветовала я, – как сидоров козел. Или с Улей своей. А чего ты, кстати, вообще ко мне притащился? С ней бы и танцевал.
– Понимаешь, там все сложно, – туманно отозвался Пашка, практически залпом осушив свой бокал. Затем растянулся на моем диване.
– Я же тебе говорила, что легко не будет, – язвительно проговорила я. – Выбрал себе принцессу на горошине.
Это он еще про заброшенный гараж и патлатого не знает.
– Ну что там у тебя? Расскажешь? – спросила я спустя несколько секунд молчания. С давних пор Долгих взял привычку изливать мне душу. Знаю же, что не так просто притащился. Поговорить ему хочется.
Вместо ответа Пашка постучал рукой по дивану, предлагая лечь рядом с ним. Я сделала несколько больших глотков, поморщилась и, оставив бокал на столе, улеглась на диван. На улице было совсем темно, а в комнате горела настольная лампа. Мы молча лежали на спине и пялились в потолок, на котором плескался свет от фар проезжающих под окнами машин.
– Понимаешь, – заговорил Пашка, – в конце мая, когда мы только начали общаться, Уля была такой веселой, кокетливой, открытой. А сейчас ее будто подменили.
«Наркоманка!» – сварливым голосом бабки возле подъезда ахнул мой внутренний голос.
– Может, случилось что? – предположила я.
– Может, – согласился друг, – Только она ведь ничего не хочет мне рассказывать. Все-таки я для нее чужой.
– А вдруг у нее другой? – осторожно предположила я. Разумеется, имея в виду таинственного патлатого.
«Проститутка!» – продолжил шамкать вставной челюстью мой внутренний голос.
– Не-е-е, – запротестовал Пашка, – Уля не стала бы меня обманывать. Она не такая.
Я молчала, а в душе все-таки очень злорадствовала. Все мы «не такие».
– Она и прикосновений моих теперь шугается. А так все хорошо начиналось.
Пашка театрально вздохнул.
– Поначалу Ульяна сама знаки внимания оказывала. И мне это нравилось. Я ведь не против даже, чтобы девушки первыми симпатию проявляли… Ну, за руку там брали, например.
Комната утонула в сумерках. Я зажмурилась от страха. Тыдых-тыдых-тыдых… Сердце было готово выскочить из груди. Нащупала руку Пашки и коснулась его горячей ладони.
– Вот так? – хрипло спросила я, боясь повернуть голову в сторону друга.
– Ммм, – промычал Пашка. – Да, примерно.
И наши пальцы переплелись.
Пашка тоже не поворачивал ко мне головы.
– Доволен? – тихо спросила я, прислушиваясь к гулкому стуку своего сердца.
– Не совсем, – нагло заявил Долгих. – Я еще знаешь не против чего?
– Ну?
– Когда целуют… Хотя бы в щеку.
Мамочки! Он сейчас заигрывает, что ли? Я все-таки осторожно взглянула на профиль друга. Пашка непринужденно разглядывал потолок. Мои щеки горели – от смущения или от вина…
Я вздохнула и придвинулась ближе. Обхватила свободной ладонью лицо Паши и осторожно чмокнула в теплую щеку.
– Так?
– Так.
Сердце еще отчаянней забарабанило о ребра.
– А еще, – продолжил Пашка серьезным голосом, хотя я видела, что он еле сдерживает улыбку, – нравится, когда девчонки задирают майку и показывают мне…
– Долгих! – рявкнула я, выдернув свою руку из ладони Пашки. – Вот гад! Настоящий гад!
– Что? – заржал Пашка. – Ты первая начала! Полин, что это было вообще?
Хорошо, что в комнате царил полумрак, иначе бы Паша сразу заметил, как пылает мое лицо. Я схватила подушку и стала лупить ею парня.
– Не! На! Ви! Жу! – сопровождала я каждый новый удар слогом. – Ах! Ты! Гад!
– По-ща-ди! – продолжал хохотать Пашка, пытаясь увернуться. – Сколько ты выпила, Поля? Полбокала? Ужас! Неуправляемая!
Нахохотавшись и набесившись, я снова рухнула на диван рядом с Пашей. Теперь без стеснения положила ему голову на грудь. Когда Долгих спустя пару секунд осторожно обнял меня, я больше не могла сдерживать улыбку.
Мы молчали. За открытым окном слышался шум машин и далекий звон последнего трамвая.
– Спать хочу, – хрипло пробормотал мне в макушку Паша.
– Спи, – не поднимая головы, великодушно разрешила я. Сама-то выспалась вдоволь. Крепче обняла друга и услышала, что сердце его начало биться громче. Вскоре Пашка действительно уснул.
Я лежала, боясь пошевелиться, и прислушивалась к ровному мерному дыханию Паши, опасалась нечаянно его разбудить, спугнуть свое счастье.
Глава восьмая
С самого утра в кухонное окно нещадно било солнце. Белая сетчатая занавеска от него совсем не спасала. По деревянному столу, отразившись от зеркальной люстры, мельтешили желтые пятна. Завтракала я без аппетита, раздумывая над тем, как провести сегодняшний день.
Сложно переносить жару в городе. Смирновы в отпуске, Гошка на каникулах, поэтому конец июня мои соседи проводили на даче. А я бесцельно слонялась по квартире в трусах и майке, оставляла открытыми окна во всех комнатах, в надежде поймать хоть какой-то сквозняк. Но сквозняк не ловился, а духоты дома становилось только больше.
Я
