О машинах я знаю абсолютно все. Даже больше, чем о нефти и газе.
В детском мире от машинок глаза разбегаются. Но мне нужна не просто машинка, а что-то особенное. Пока не понимаю, что именно, поэтому бесцельно брожу по рядам, рассматривая игрушечные автомобили: обычные, на батарейках, на пультах управления, машины-трансформеры… Все не то.
У моей дочки должно быть все самое лучшее. Поэтому мне нужна такая машинка, какой нет ни у одного ребенка. Кажется, я уже балую Веронику, хотя еще даже не познакомился с ней. По фиг. Я буду баловать свою дочь, буду покупать ей все самое лучшее.
Это новые непривычные ощущения для меня — думать о ребенке, что-то ему покупать, заботиться. Сердце наполнилось любовью к дочке до предела. Для меня больше нет ничего и никого важнее Вероники. Все, что у меня есть, все, что я зарабатывал и имею, — все для нее.
Взгляд опускается на несколько иные машины. Не те, которыми дети играют, а те, на которых дети могут ездить. Мини-автомобили, в которые можно посадить ребенка, и он сам будет ехать, нажимая педали и поворачивая руль.
Это то, что мне нужно, сразу понимаю. Подхожу к таким машинам и принимаюсь выбирать. Они довольно большого размера, без проблем поместится не только четырехлетний ребенок, но и шестилетний. Я не особо обращал внимание на квартиру Полины, но, кажется, она довольно просторная. То есть, Веронике будет, где ездить. Да и у меня большая квартира, а дача еще больше.
Я покупаю самый дорогой и навороченный автомобиль. У него есть фары, клаксон и функция ехать назад. Коробка, завернутая в подарочную упаковку с бантом, едва помещается у меня в руках. В час дня я выхожу из детского мира и по пробкам плетусь к Полине. По дороге останавливаюсь у цветочного магазина и покупаю ей букет цветов.
Чем ближе я к дому Полины, тем сильнее шалят нервы. В крови то и дело происходят выбросы адреналина. Сегодня, без преувеличения, самый важный и самый волнительный день в моей жизни. Интересно, что Полина скажет Веронике? Что папа вернулся с Луны?
В сердце больно саднит. Я знал, что Полина меня ненавидит. Но даже не подозревал, насколько сильно. Ребенка не скрывают просто из-за какой-то обиды. Столь жестокий поступок совершают, только находясь на грани отчаяния.
Честный рассказ о том, что со мной произошло пять лет назад, никак не смягчит Полину. Да, меня опоили. Но в тот момент, когда она вошла в номер, я ведь владел своим телом в достаточной степени, чтобы сбросить с себя проститутку. А не сбросил. Все остальное для Полины неважно. Мне предстоит заполучить ее прощение иным способом. И я понятия не имею — каким.
Я приезжаю раньше двух часов дня. Сижу в машине, задумчиво барабаня пальцами по рулю. Вдруг понимаю, что очень хочется прикурить, вот только я не курю с тех пор, как мне исполнилось лет девятнадцать. Возникает даже шальная мысль стрельнуть сигаретку у прохожего. Одергиваю себя. Не надо, чтобы ребенок чувствовал от меня запах табака.
Без пяти два я беру в руки огромную коробку с машиной, букет для Полины и поднимаюсь на десятый этаж. Глубоко вдохнув, звоню в дверь. Полина открывает почти сразу. Мне хватает одного взгляда на ее лицо, чтобы понять: ей страшно. Она в обычных джинсах, серой кофте, волосы завязаны в высокий хвост. На лице минимум косметики, губы бледные, а под глазами серые круги.
— Привет, это тебе, — прохожу в квартиру и протягиваю цветы.
— Не стоило, — тихо отвечает, беря букет. Смотрит на него, ничего не выражающим взглядом.
— Что ты сказала Веронике?
— Что приедет ее папа.
— А она что? — уточняю с опаской.
Полина вздыхает. И в этом вздохе чувствуется вся ее боль.
— У нее случилась истерика, — я слышу дрожь в голосе Полины. — Она глубоко обижена на папу за то, что его так долго не было. И… — запинается, прячет глаза. — В общем, она сказала, что он теперь ей не нужен.
Теперь моя очередь вздыхать. Полина наплела дочке какую-то чушь, а расхлебывать мне. Но я готов.
— Веди меня к ней.
Быстро снимаю верхнюю одежду и шагаю за Полиной. У двери детской оба неуверенно замираем.
— Давай, — тороплю Полину.
Она опускает дверную ручку, и я прохожу в комнату.
Глава 21. Я так тебя ждала
Стас
Вероника сидит за маленьким детским столиком. Не то рисует, не то пишет. Безусловно, слышит, как открылась дверь в ее комнату, но не поворачивается.
— Ника, — неуверенно зовёт Полина.
Дочка не поднимает головы, наоборот, начинает водить карандашом по бумаге еще активнее. Прикусывает нижнюю губу, сводит брови.
— Ника, — повторно зовёт Полина.
Вероника по-прежнему не реагирует. С характером, отмечаю про себя.
— Оставь нас, — тихо прошу Полину.
Ее глаза загораются испугом. Отрицательно качает головой.
— Оставь, — повторяю.
Полина мнётся в неуверенности. Бросает взгляд на Веронику, затем боязливый на меня. Но все же сдаётся. Сделав большой глоток воздуха, осторожно выходит за дверь и притворяет ее за собой. Готов поспорить на что угодно — не уходит по своим делам, а стоит в коридоре.
Вероника слышит, что мы остались вдвоём. Рука девочки с карандашом замирает над альбомным листом. Спина напрягается.
— Привет, — говорю ей. Голос неожиданно сел. Прочищаю горло.
Вероника бледнеет. У меня от этого больно сжимается сердце. Дочке сейчас наверняка в разы тяжелее, чем мне. Я-то взрослый мужик, могу справиться с таким потрясением, как наличие четырёхлетнего ребенка, которого от меня скрыли. А каково ей, маленькой девочке?
— Улетай на свою Луну, — произносит с французским акцентом и возобновляет активное рисование.
Вероника даже не посмотрела на меня. Не знаю, видит ли боковым зрением, но голову по-прежнему не поворачивает.
— Знаешь, там без тебя так плохо…
Я делаю шаг к ребенку. Все еще держу в руках огромную коробку с машиной. Предплечья уже затекли.
— Это не пгхавда, — и букву «р» толком не выговаривает.
Ребенку срочно нужен логопед, куда смотрит Полина? Она с ней во Франции по-русски не разговаривала, что ли? Хотя и у самой Полины нет-нет, да проскользнёт словечко на французский манер.
— Почеме ты думаешь, что это не правда?
— В садике сказали, что на Луну нельзя полететь.
Даже четырехлетний ребенок понимает, что история «папа улетел на Луну» —
