— Как ты себя чувствуешь, Лен?
Осматриваю Глазунова с ног до головы, обдумывая вероятность того, что его тело захватили инопланетяне.
— Немного устала, — неожиданно демонстрирую тупую честность, с опаской кошусь на своего спутника, совершенно не понимая, что от него ждать.
— А я превосходно, Лен. Будто проспал больше двенадцати часов, а потом искупался в живом источнике, — он делает паузу, по новой овладевая моими губами.
Целует, совершенно не переживая о правилах приличия, а ведь на нас опять смотрят люди.
— Я бы мог продолжать и продолжать любить тебя. Потому что совершенно не насытился тобою. Вот этот голод, — обнимает он меня двумя руками, потираясь низом живота, — никуда не делся. Один взгляд на тебя, и я — похотливое животное.
Щёки заливает краской. Людям приходится огибать нас, так как Алекс остановил меня посреди лестницы. Это неловко.
Когда мы приходим в ресторан, всё тот же молодой официант, что и прежде, пытается отодвинуть для меня стул. Обслужить, поухаживать. Но Алекс резко его отстраняет. Клянусь, в этот момент во взгляде Глазунова мелькает самая настоящая смертельная тьма.
— Я сам. — Усаживает меня на стул, на какое-то время кладёт руки на плечи, массирует и, не выдержав, прижимается губами к шее.
Пуская ток и возбуждая. Сама не знаю, почему, вместо того чтобы огрызаться, позволяю. Впрочем, долго сидеть рядом он мне не дает. И уже через секунду перетаскивает к себе на колени. Принимаясь ласкать.
Я и сама не могу понять, почему разрешаю ему всё это. Наверное, потому что там, наверху, сделав меня своей, Глазунов меня чуточку заклеймил, и теперь я тоже ненормальная. Местами даже покорная. Но не совсем.
— Прошу, Алекс. На нас смотрят люди.
— Никогда не думал, что тебя заботит чужое мнение. Я думал, ты стерва.
Я поворачиваю голову, ощутив чужие взгляды, они будто черви ползают по коже. Раньше я об этом не думала, сейчас всё изменилось. Они как будто догадались, какая я слабая. Мне становится стыдно.
— Пожалуйста, давай просто поужинаем.
— Пожалуйста? Повтори это снова, — шепчет он слегка одуревшим голосом. — Мне нравится, когда ты умоляешь.
Его рука скользит под мою кофту и, добравшись до груди, начинает гладить соски. И я вдруг осознаю, почему не сопротивляюсь, а послушно иду за ним. Не спорю, не ругаюсь и не пререкаюсь, и даже шаг выбираю такой, чтобы поспевать за ним. Потому что, как бы он себя ни вел, каким бы гадом и сволочью ни был, рядом с ним я испытываю очень-очень странную слабость во всём теле.
Глава 38
Быть заколдованной мужчиной — занятие неблагодарное. Я будто в каком-то коконе. Пытаюсь вернуть себе разум, но горячие губы и ладони только завораживают сильнее. Алекс не даёт мне продыха. Это отдельное состояние, о котором ранее я даже не подозревала. Вроде бы в зеркале всё та же Ленка, бывшая там и до этого, но она другая. И мы ещё даже не дошли до комнаты.
Глазунов касается моего бедра, обнимает, ласкает, затем невзначай прихватывает мочку уха. Щекочет языком подбородок и жарко целует губы. Расслабляет, дурманит и вяжет. И всё равно страшно, что снова будет больно.
— Может, прогуляемся на свежем воздухе? — пролепетав, тут же осекаюсь, встретившись с ним глазами.
Даже не сомневаюсь, что будет дальше. И это точно не прогулка. Вижу, как он изучает меня. Как шумно втягивает воздух, как цвет его карих глаз меняется на несколько тонов, становясь практически чёрным.
— Я взял для нас другой номер, Лен. Посмотрим его!
И вместо того чтобы возразить, я подчиняюсь. Иду, куда скажет.
Новая комната больше, здесь есть балкон и огромное окно, два кресла вместо одного, но самое главное — кровать гораздо больше и шире, с пафосными резными столбиками и балдахином.
Я застываю посреди номера, всё ещё испуганная и в то же время разомлевшая от мужского напора.
— Не бойся. — Подходит и без лишних разговоров принимается раздевать меня. — Больно не будет. А если будешь вести себя хорошо, будет даже приятно.
Его голос — тьма, его руки — огонь. И он явно знает, что делает. Взглянув на меня искоса, Алекс открывает бар, где для нас уже заготовлено вино и два бокала.
— Выпей. — Подносит стекло к моим губам и с удовольствием наблюдает, как от его близости на моем обнажённом теле собираются мурашки.
Я делаю глоток, а потом, ухмыльнувшись, он тоже пьёт. Что-то задумав и сверкнув карими глазами, тянет меня к себе. Жёстко фиксирует затылок, заставляя раскрыть губы, и поит из своего рта.
Такие поцелуи пьянят сильнее, чем сам напиток. Соски моментом скручиваются. Не всё попадает в рот, и хмельная виноградная жидкость стекает по груди и шее, а Глазунов её слизывает.
Он набирает в рот ещё и ещё, но всё вино достаётся мне. В это время Алекс ласкает меня руками, поглаживая тело. Пьяные поцелуи пульсируют под кожей, заставляя ноги подкашиваться. Правая рука Алекса как-то незаметно скользит ниже и оказывается между моих бёдер. Я дёргаюсь, но он снова угощает меня порцией вина из своего рта. И я забываю.
Сознание уплывает, внутри рождается легкость. Он аккуратно укладывает меня на кровать. Раздевается сам. Хмель ударяет в голову. И страх постепенно отступает. Алекс трогает и гладит, обнимает и массирует, шепчет сладкие гадости, и неожиданно я осознаю, что мне это нравится. И что его твёрдые мускулистые руки нужны мне как можно скорее.
Он погружает в меня палец, и я позволяю. Но в этот раз боли нет. Это что-то другое. Я с удивлением понимаю, что всё наоборот. Мне нравится, когда он творит «вот это вот непонятное».
— Моя сладкая стервочка капельку пьяная, — насмешливо произносит Алекс и убирает руку.
А я… тянусь за ней. И, расстроившись, дую губы, потеряв это божественно-приятное ощущение.
— Кажется, мы планировали подождать. Не хочу, чтобы тебе было больно. Слышишь меня, кошечка? Я хочу чтобы тебе было хорошо.
Но я не слышу и не понимаю, что он говорит. Мне нужно ещё немного того тягучего удовлетворения, что дарила его рука. Но Алекс зачем-то садится рядом со мной. И полулёжа, опершись о спинку кровати, внимательно за мной наблюдает. А затем снова зарывается пальцами в мои волосы, наматывает их на кулак и тянет к себе, заставляя выгибаться. Но сейчас это не страшно. Это невероятно… Это чувственно. Это блаженно. Подчиняюсь ему. Мечтаю о нём, почти умоляю взять себя полностью.
— Лена, ты не ответила на мой вопрос. Там болит? — Тянет сильнее, и от этого лёгкого покалывания кожи головы внутри разгорается ещё более мощное пламя.
Он прижимается к моему уху и принимается шептать:
— Я хочу тебя грубо, Лен, и очень жестко. Хочу повернуть тебя к себе спиной, держать за волосы и вырваться со всей силы. Брать, чтобы ты стонала, но я не хочу делать больно, поэтому повторяю: как у тебя там?
Одурманенная всем, что происходит: его красивым мощным телом, его горящими чёрными глазами, его силой и вином, — я резко мотаю головой.
И он тянет к себе. Подхватывает под ягодицы и медленно опускает на свой твердый возбуждённый член. И вместо того чтобы вскрикнуть, я охаю. Но не от боли. Боли уже нет. Вернее, она есть, но совсем другая. Невыносимая, горячая ломота восхитительного возбуждения.
Нетерпеливое желание продолжать это сладкое трение до бесконечности.
И, глядя на мою яркую реакцию, Алекс ухмыляется. Его глаза становятся совсем хищными, и он движется быстрее. Входит сильнее.
И, захватив мои губы, ворует поцелуи, нагло сосет язык и ласкает моё тело. Целует шею и плечи. И не может остановиться, а я не хочу, чтобы он останавливался. Я лобызаю его в ответ, кричу имя и кусаю кожу на крепких мускулистых плечах, потому что чуточку сбрендила и ничего такого никогда не испытывала.
Нежность исчезает, остаётся голая страсть. Спинка кровати с грохотом бьётся об стену. Само ложе пошло скрипит, как старая телега, и это тоже возбуждает.
И чем дольше это происходит, тем сильнее все ощущения концентрируются внизу живота. И то, что я чувствую, не идёт ни в какое сравнение с тем, что я испытывала ранее от его рук и губ. Это сильнее. Это ярче и красочнее. Это вообще не на что не похоже, и это совершенно точно невозможно описать словами.
