алкаш. Но зато лицо Вазгена разглаживается и на губах его играет довольная улыбка. Как же, я же его послушалась.
– В смысле? – икнула я, даже отвлекшись от созерцания благостной физиономии жониха.
– Дык кипяток херачит, как с брандспойта, – оживился на том конце провода сосед.
– Погоди, ты скорую вызвал? Черт, похоже на разрыв мочевого пузыря. Добухался ты брат. Сейчас собери вещи, полис, документы и ложись в кровать, я еду. Готовься к госпитализации, – все мое спокойствие как ветром сносит. Черт, накрылся мой вечер медным тазом. Ьеперь буду оформлять алкаша в больницу, потому что сам он сдохнет у себя дома и завоняет.
– Эт, ну, самое. Нормально у меня все с пузурем то, я два взял сбегал. А вернулся когда. А тута…Трубы то херачат, кипятку по колено. А у тебя в фатере… Я то сбегал, тама прям из-под двери хлыщет. Я стояк то перекрыл. Ты ж, внимательно слушай то, не у меня стояк то, у меня его уж годков пять не случалося, а санитарный. Не надо скорую. Ох, беда то. Врачиха вроде, а с головой швах. Ты это, приезжай. Соседи снизу тут кипишуют. Меня побили даже малех. Но я подлечился уже, ничего страшного. А фингал то быстро пройдет.
До меня начинает доходить весь ужас ситуации. Похоже все мои сегодняшние планы летят под хвост бабулиному Дюшеньке. Дюшенька это пекинес, старый и одноглазый. Боже. Нашла о чем думать. Меня ждет толпа разъяренных соседей и скорое бомжевание. Потому что жить в квартире пролитой насквозь кипятком нельзя будет в ближайшие пару месяцев.
– Детка, не пэрэживай. Сэйчас поедем, разбэремся. У меня пока покантуешься, а там свадьба. Продадим твою норку. И мою, купим семейное гнэздо. Чтобы было куда рэбенка привэсти, да и для органов опэки будэт лучше. Нэ было бы счастья…. Вах, беда, – суетится вокруг моей замершей персоны мой почти муж. Черт, он решил уже все. За меня все обдумал. И наверное он прав. И может даже он все же моя каменная стена. – Ты иди пока, собирайся. Прием отмэни, я попрошу Бурляцкого твоих пациентов принять.
И я сейчас ему страшно благодарна. Наверное это вот так правильно. Когда сильный и заботливый взваливает на свои сильные плечи часть проблем. Я все таки приняла правильное решение. Нам с Ванькой будет спокойно с этим человеком-горой. Нечего думать о другом. Далеком, чужом, постороннем.
Я собираюсь быстро, за десять минут. Даже успеваю забежать к моему мальчику и пожелать ему спокойной ночи. Он расстроен, что я не могу уделить ему чуть больше времени. Куксится. А у меня сердце заходится от жалости и нежелания оставлять его тут совсем одного.
– Тетя Венер, а ты же не поедешь к этому волосатому? – всхлипывает мой мальчик.
– Вань, он почти мой муж. И без него мне просто не позволят тебя забрать, – шепчу я. – Ты к нему привыкнешь. Он неплохой человек.
– Неплохой, это не самый лучший, – вздыхает мальчик. Откуда в нем столько мудрости?
– Да, ты прав. Но он моя судьба.
Поцеловав Ваньку в макушку. Желаю ему спокойной ночи. Мне такая роскошь, судя по всему сегодня не светит. И я, конечно, поеду к жениху. Потому что в доме моего детства мне сейчас тесно и…
Иду по пустынному коридору больницы, в таком раздрае чувств, что хочется свалиться на пол и заползти под кушетку. И там мумифицироваться, а не это вот все.
– Да вы откуда взялись то? – слышу я рык моего начальника и по совместительству жениха. – Какие провэрки на ночь глядя? У меня куча проблэм и бэз вас. У меня у невэсты трубы прорвало, я должен…
– В первую очередь вы должны предоставить нам доступ к запрашиваемым документам и во все помещения. – равнодушно бубнит невидимый мне незнакомец. – И, Вазген Арменакович, организуйте нам кофейку.
Хорошо. Господи, как же хорошо то. Я иду к выходу из больницы, даже не зайдя к Вазгену. Ему сейчас точно некогда заниматься моими проблемами. И мне даже как-то и легче дышится без каменной стены, которая слишком сильно загораживает солнце.
– Венера, – уже на крыльце догоняет меня женишок, – слушай. Я нэ понимаю, что случилось. Эти провэрки как с хрена сорвались с утра, одна за одной. На тебе ключ. Поедэшь ко мне. Я сейчас тут закончу и разберусь с твоей квартирой. А ты отдыхай.
– Вась, я не поеду к тебе. И ты знаешь почему. Я сейчас вернусь, возьму Ванюшку и поеду к бабушке. А ты сделаешь так, чтобы мальчика до утра не хватились, а то не буду жениться.
– Мы с тобой договорились. Венера, – он зол, как сто чертей. Кулаки вон сжал. Вах. Как нехорошо.
– Точно, мы договорились, что ты будешь мне доверять. Или можешь звонить бабушке Сирануш, чтоб не приезжала, – шиплю я, упрямо выпятив вперед подбородок. – И такси мне вызови.
– Я приеду к вам, когда тут закончу.
– Велкам. Мы же почти семья, – скалюсь я. Ничего, все таки горные шерстяные бараны все же поддаются дрессировке.
«А городские овцы любят лезть башкой в пасть к безумным львам» – мелькает в моей голове заапоздало-разумная мысль. Но я же не одна. Я с Ванюшкой. И я не наделаю глупостей, потому что Милосский меня бесит, он гад, мерзавец, скот, и вообще… Так зачем тогда я еду в дом моих родителей? Зачем?
Ответ один. Я же врач. Просто хочу убедиться, что пациент в норме. Господи, пусть он скорее уедет.
Матвей Милосский
Я от скуки готов уже на стену лезть. Телевизор мне Ведьмера запретила, и бабка ее поддержала в этом вопросе. Играть с дедом в шахматы надоело после третьего проигрыша. Старый проныра шельмует, как заправский сочинский шулер. Кони с доски пропадают со скоростью света. А чистые глаза дедульки рукодельника не оставляют сомнений в его умении резать на ходу подметки.
– Я проктолог, – похвалился шахматный мухлежник, словно это может объяснить как-то ловкость его умелых ручонок. – Бывший. Теперь на пенсии. Скучно.
Я мычу. Можно подумать в задницах ковыряться весело. Господи, о чем я думаю?
– Может хоть радио включим? – вздохнул я, надо чем то отвлечься. А то скоро кукушка из идиотских часов с ходиками будет бояться высовываться. Потому что я глазами постоянно гипнотизирую совсем не двигающиеся стрелки.
– А Розочка разрешила? – приподнимает бровку бывший проктолог. – Я бы не разрешил. У вас реакции еще замедлены, молодой человек. И зрачок правый дурно реагирует на свет. Дурно, да с. А вот в картишки можем срезаться партейку. Ставлю свое пенсне, – в руках деда появляется колода карт. Да уж, теперь понятно в кого у Веры такой склад характера.
– Я тебе срежусь, ирод. Так срежусь, что у тебя геморрой выпадет. Ты что у мальчика решил содрать? Он же голый, в майке твоей и шортах гарцует по дому. Аспид ты, Моше. Я ж с тобой дней не помню спокойных. Радио включи, быстро. Пока я тебе не надавала по твоей дряхлой шее. Катала комнатный.
Дедок бросился к радио, как подстреленный. Я и не думал, что в его возрасте можно так прытко бегать.
– Пей вот. Тебе надо силы восстанавливать, сузить мне в руки Роза Хаймовна чашку с, исходящих сногсшибательным паром, бульоном, пахнущим травами и специями. Черт, я сто лет не пробовал ничего подобного. А точнее, наверное, никогда. – Тебе еще, милок, квартиру моей внучи ремонтировать. Там сосед перестарался манех.
– Пришлю работяг, – машу рукой. Это такие мелочи.
– Да что ты? А как же мозг твой, набекрень который? Откуда мастера то? Ты вот вроде деньги лопатой гребешь, а хитрости в тебе как в цуцике.
– Вы чего, мне предлагаете…? – черт, я аж бульоном давлюсь. Чтобы я батрачил в чужой квартире? Я, Матвей Милосский? Я не умею работать руками, мать его.
– Ну, так тогда Вазген расстарается. Он то не такой принципиальный, – дергает плечом бабуля. Черт, во что я ввязался, а главное «Зачем»?
