class="p1">– Уж не тот ли замухрышка с повязкой?
В моем сердце стремительно начала разрастаться злоба. Эту женщину, похоже, только могила исправит… Как она смеет даже думать подобное?
– Не говорите о нем так. Вспомните, сколько рассады роз он купил, чем помог мне получить работу. Его поступок куда благороднее, чем лестные слова ваших якобы важных клиентов.
Аделаида надула щеки, будто перезрелый помидор, который вот-вот лопнет.
– Да что ты вообще понимаешь?! Думаешь, раз взрослая стала, так морали мне читать уже можно? Или же наивно веришь, что он мог подарить этот веник от чистого сердца, потому что любит?
В сердце от ее последних слов что-то екнуло, словно нарастающая тревога. Она так говорит, будто между мной и Генрихом ничего не может быть.
– А разве бывает иначе?
– Еще как бывает! С твоим… кхм… уродством вряд ли кто-то способен полюбить тебя серьезно. Ему, слепому, просто удобно быть с тобой рядом, не более. Не таким убогим выглядит на твоем фоне, вот и всё.
Каждое ее слово будто резало по сердцу ножом. Очень не хотелось верить, что такой добрый человек мог не быть искренним. С другой стороны, ни от кого, кроме него, Кристы, Альфреда и Хильды, я в этом городе добра как такового не видела.
– Пожалуй, мне лучше вернуться к работе, – фыркнула я, показательно выложив на столешницу свежие цветы и занявшись созданием букета.
– Не хочешь – не верь, – бросила мне в ответ начальница, направившись к выходу. – Пойду, пожалуй, заберу в пекарне булочки для гостей. А с тебя, кстати, штраф за треклятый веник – я видела жука на столе, хотя ты обещала, что ничего не будет! Так что обработай все вокруг стола хорошенько от вредителей. И не смей филонить! Не дай бог хоть сантиметр пропустишь, накажу с лихвой! Все понятно?
– Понятно, – буркнула я, сжав губы, чтобы не сорваться. Хорошее настроение вмиг улетучилось от одной лишь встречи со сварливой начальницей. Давно бы уже ушла искать другое место, но слишком уж нравилось мне мое дело. Да и, учитывая все предрассудки, вполне существовала возможность, что меня в другое место просто бы не приняли.
До самого конца дня мы с Аделаидой не разговаривали, и каждая из нас занималась своим делом. Лишь иногда от нее звучали простейшие просьбы, но потом и они почти сошли на нет. Стараясь погасить разгоревшуюся на душе обиду на надменную женщину, я погрузилась с головой в работу, мысленно уже думая о предстоящей прогулке с Генрихом и грядущем выходном, который мне каким-то чудом дала начальница.
«Ему просто удобно быть с тобой рядом!» – насмешливый голос Аделаиды эхом отдался в голове. Конечно, я догадывалась, что мало кого способна привлечь своими пугающими шрамами, но разве все настолько плохо? Неужели Имма обманывала и никто на самом не ценит добрых душой и сердцем людей?
По окончании рабочего дня я пошла переодеться для прогулки, но Аделаида и тут не удержалась от колкостей.
– Сорнячный куст свой не забудь, иначе я его выкину! – прокричала она, не отвлекаясь от пересчета выручки. За эту смену она и вправду заплатила мне гораздо меньше положенного, и это расстраивало. Что ж, по крайней мере, мне пока есть на что жить. Вот если штрафы станут постоянными, тогда придется что-то делать…
Все плохие мысли быстро улетучились, когда на улице я увидела Генриха. Его лучезарная улыбка словно прогнала прочь усталость и вернула мне бодрость.
– Добрый вечер, Эрика. Надеюсь, сварливая начальница не слишком докучала себе сегодня?
– Спасибо, все хорошо, – ответила я, смущенно сжав губы и покрепче ухватив букет. Жаловаться мне, разумеется, не хотелось. Незачем ему знать о моих проблемах. – А как твое самочувствие? Ничего не болит?
– Я сегодня тоже работал, поэтому немного устал, но сил прогуляться мне хватит с лихвой. Идем.
Нежной хваткой он взял мою руку, и так началась наша прогулка. С каждой минутой разговора сомнения, вызванные насмешками Аделаиды, растворялись все сильнее, как удобрение в теплой воде. Не хотелось мне даже думать о том, что Генрих мог бы оказаться плохим человеком.
К сожалению, наша прогулка по вечернему Марфурту не обошлась без приключений. Выручивший меня друг старался не подавать виду, но при этом все равно касался рукой правого виска, словно ощущая недомогание.
– Генрих, тебе же снова плохо, разве нет? Давай позовем на помощь!
– Не надо, Эрика, я привык, – попытался отмахнуться он. – Скоро все пройдет.
– Что же это за дар такой? Разве не должен он приносить владельцу счастье?
Генрих резко побледнел, будто я только что узнала его самый сокровенный секрет.
– Откуда ты знаешь?
– Ты же вчера сам жалобно стонал, когда хватался за голову от приступа, – ответила я, пожав плечами. – Я магию даров живьем не видела, в деревне это редкость, но точно уверена, что он не должен причинять владельцу боль. Что же случилось? Как тебе помочь?
Примерно минуту Генрих молчал, словно обдумывая слова.
– Можешь не говорить, если не хочешь… – с волнением прошептала я, опустив взгляд к земле.
– Нет, я все расскажу. Идем в сторону твоего дома, так и поговорим.
Не мешкая, я, крепко держа друга за руку, уверенно зашагала в сторону дома Хильды.
– Внимательно слушаю.
Протяжно вздохнув и прикусив губу, Генрих начал рассказ.
– Неловко, конечно, это рассказывать… Мне тогда было одиннадцать. Непоседливым я пацаном был: заигрался, упал, головой ударился – так зрения и лишился, а потом вскоре и мать слегла. От отчаяния даже подворовывать стал, за что мне до сих пор стыдно.
Сердце в этот миг словно залилось слезами. Стало невыносимо жалко парня.
– Ты не виноват, это жизнь нелегкая!
Генрих чуть заметно улыбнулся.
– Не переживай, я все и сам прекрасно понимаю. Несмышленым мальчишкой был, вот и творил глупости. Однажды я встретился с магом, который по доброте душевной наделил меня даром. Благодаря ему я до сих пор могу хотя бы силуэтами видеть людей и предметы.
– Но почему тогда тебе так больно? Это какая-то расплата за грехи?
– Что ты, нет, конечно! – отмахнулся Генрих. – Я сам мало понимаю, но в тот роковой день маг рассказал, что спустя десять лет даром надо как-то поделиться, иначе он исчезнет. Все эти приступы начались недавно, и есть подозрение, что скоро моего дара не станет и я потеряю зрение окончательно.
В груди словно защемило, из глаз так и норовили потечь слезы. Даже и представить себе не могла, через какое горе умудрился пройти мужчина, что стоял сейчас напротив меня. Боль, что он пережил, и, возможно, еще переживет, не шла ни
