против меня Руслана, он узнает
настоящую причину нашего развода во всех подробностях, — сообщаю самой ласковой интонацией, на которую только способен.
Несколько секунд между нами звенит тишина.
— Ты не посмеешь, — в динамиках мне слышится шипение змеи.
— Посмею, дорогая. Ещё как посмею. Ты же не гнушаешься использовать все свои грязные способы. Что мешает мне вести себя точно так же по отношению к тебе? — задаю вопрос сухим безапелляционным тоном.
— Ты этого не сделаешь, — громко дышит мне в ухо.
— Ты можешь считать, как тебе нравится. Я предупредил. И это был последний раз, имей в виду. Остальное зависит только от тебя.
— Я тебя ненавижу! — выплёвывает со злостью.
— Я тебя тоже. Поэтому поторопи папочку… — не успеваю договорить.
— Да пошёл ты! — яростно перебивает меня Динара. — Ты ничего мне не сделаешь. Кишка тонка отрубить руку, которая тебя кормит. Вся эта грязь погубит и твою репутацию. Ты думаешь, что будешь кому-то нужен без связей, денег и перспектив? — На том конце провода раздаётся больной гомерический смех. — Так что никакого развода ты не получишь, — заявляет Динара, просмеявшись. — Рано ты обрадовался, дорогой!
— Это ты так думаешь, — не хочу больше ничего слушать. Всё, что мне было нужно, я услышал. И я отключаю звонок.
Мне не требуется время, чтобы принять ситуацию. Такой вариант мы с Яном рассмотрели в первую очередь.
— Отправляй «посылку», — даю отмашку своему другу.
Ясмина
После разговора с Олегом сон как рукой снимает, и о том, чтобы даже просто попытаться уснуть, не может быть и речи.
Меня настолько поразил его вопрос «Она умерла?», заданный им как само собой разумеющееся, что я до сих пор не нахожу никаких слов, чтобы выразить то, что сейчас творится в моей душе. А если бы Алан не перевёл нужную сумму, операцию пришлось перенести, и (не дай бог!) это случилось, что бы тогда сказал Олег? Что об этом предупреждали врачи?
От одной мысли, что его нисколько не пугала возможная смерь дочери, моя близкая к ненависти неприязнь к этому человеку переливается через край. И если до этого я ещё как-то тормозила себя в эмоциях, ради Насти напоминая себе, что он всё-таки её отец, и она по-своему, но всё равно его любит, то после этого разговора Олег не оставил себе ни малейшего шанса на общение со своей дочерью. И вряд ли теперь что-то сможет изменить моё мнение.
Резко встаю с кушетки, служащей мне спальным местом, и подхожу к окну. Смотрю в темноту за стеклом на мирно спящий город и пытаюсь успокоиться. Но не получается. Перевожу взгляд на ночное небо, щедро усыпанное звёздами и мысленно прошу мерцающие крошечные огоньки беречь мою дочь. Больше мне ничего не нужно. Только, чтобы она была здорова. И только после этого могу вдохнуть немного спокойно.
Остаток ночи проходит без сна. Я просто лежу и слушаю ровное дыхание своей девочки. А утром, не дожидаясь обхода, иду в кабинет к Авилову. Я слишком хорошо знаю характер Олега и уверена, что он обязательно напомнит о себе своим появлением. Даже не столько ради беспокойства за здоровье своей дочери, сколько для возвращения в лоно ненужной семьи, которую он сначала бросил, а теперь вдруг решил «вспомнить». И то только потому, что в городе ему жить удобнее, чем в районном центре, из которого он так стремился вырваться.
Однако не успеваю я дойти до кабинета, как через приоткрытую дверь до меня доносится голос Льва Алексеевича:
— Алан, ты не перегибаешь?
Не знала, что Алан будет тоже здесь так рано.
— Нет. Не перегибаю. Пойми ты меня! Это вынужденная мера, а не потому что мне того вдруг захотелось.
— Не знаю, Алан. Я подумаю над твоим предложением, но не обещаю, что ответ будет положительным. Я глубоко признателен за всё, что ты делаешь, но…
Мужчины выходят в коридор и натыкаются на меня.
— Ясмина Анатольевна? — Авилов в удивлении смотрит на моё растерянное лицо. — Что-то случилось?
— Доброе утро, Лев Алексеевич, — приветствую лечащего врача Насти и кивком здороваюсь с Аланом. — У меня к вам личная просьба, — стараюсь взять себя в руки, хотя в присутствии Мир-Алиева это непросто.
— Слушаю, — отвечает, но сам при этом косится на Алана.
— Я бы хотела запретить любые посещения своей дочери, — произношу твёрдо.
— Любые? — переспрашивает Авилов, снова взглянув на Мир-Алиева.
— Родственные, — поправляю себя, и взгляд мужчины пытается разглядеть что-то на моём лице.
— Так. Давайте, вы вдвоём обсудите этот вопрос, а я оставлю за собой окончательное решение. — Лев Алексеевич прерывает своё разглядывание и оставляет меня на Алана, мимикой и жестами показывая, что сам он пока очень занят.
— Яся, что случилось? — спрашивает Алан, когда Авилов, отдав быстрое распоряжение дежурной медсестре, скрывается из поля зрения.
— Пока ничего. Но я бы не хотела видеть в отделении своего мужа.
— Он приходил? — взгляд Алана и без того выглядевшего напряжённым ещё больше мрачнеет.
Качаю головой, показывая, что не желаю обсуждать с ним свою личную жизнь.
— Ладно, — оставляет этот вопрос и устало, словно и он не спал всю ночь, трёт переносицу.
— Яся, я предложил Авилову поставить в отделении своего человека.
— Зачем? — вскидываю на него свой взгляд. Не может же он знать, что Олег мне звонил?
— Чтобы ни тебя, ни Настю не беспокоили журналисты. Но ты можешь включить всех, кого не хочешь видеть. Ты не против?
Про журналистов я как-то даже и не подумала.
— Нет. Я не буду против. Только…
— Что? — мгновенно напрягается.
— Тебе это удобно? — беспокоюсь. — В конце концов, это опять же деньги.
— Яся, мне будет спокойнее, если в моё отсутствие вас никто не станет беспокоить.
— Ты куда-то уезжаешь? — вопрос слетает быстрее, чем мне того хотелось бы, и скрыть своё разочарование уже не получится.
— К сожалению, мне нужно отлучиться. Надеюсь, что ненадолго, — произносит, глядя в мне в глаза, но словно спохватывается и протягивает мне карточку с номером Батурина Яна Дмитриевича. — Я, возможно, буду не доступен. По любому вопросу, в любое время ты можешь звонить вот по этому телефону. Ян в курсе всего, поэтому он сразу поймёт, что нужно делать. Любого вопроса, Яся, даже если это касается только тебя лично, — добавляет после небольшой паузы.
— Даже так? — не могу скрыть удивления.
— Даже так, — кивает Алан. — Проводишь меня до лифта? — просит.
— Хорошо, — соглашаюсь, не видя в его просьбе ничего сложного.
Если бы мне кто-нибудь сказал, что спустя столько лет я буду идти рядом с Аланом и жалеть, что он уезжает, я бы
