Гэвин подпрыгивает ногой под столом. В остальном он выглядит совершенно спокойным. Я замечаю это только потому, что с каждым толчком его колено касается моего, заставляя целый ряд новых бабочек роиться в моем животе.
Официанты начинают выносить тарелки, и по комнате вновь разносится гул разговоров. Присутствие мистера Леонарда невозможно игнорировать, и никто из нас не заговорил, пока он этого не сделал.
— Рад тебя видеть, сынок. — Он смотрит на Гэвина, но когда тот не отвечает и даже не поднимает взгляд, мистер Леонард переключает свое внимание на Томми и Ноя. — У вас, ребята, чертовски выдался год. Ной, тот удар, который ты сделал против Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе на прошлой неделе, был невероятным.
Ной благодарит его, а затем они с Томми начинают разговор с отцом Гэвина, но я ничего из этого не слышу, потому что все, на чем я могу сосредоточиться, это мужчина рядом со мной. Его плечи начинают дрожать, а затем с губ срывается смех.
— Рад меня видеть? — бормочет он вопрос про себя. Его смех становится громче, а затем он прерывает его фырканьем. — Правда, папа? Рад меня видеть? Это лучшее, что ты получил после почти двух лет отсутствия со мной в одной комнате?
Ной и Томми смотрят на свои тарелки, делая вид, что обеспечивают им уединение. Два года? Я знала, что все было тяжело, но не могу себе представить, что не увижу ни одного из своих родителей так долго.
Мистер Леонард не отвечает. У него, вероятно, нет возможности вернуться в оправдание обвинения. Вместо этого он снова изображает фальшивую улыбку и смотрит на меня. — Кто эта красивая молодая леди? Я не знал, что у тебя есть девушка, Гэвин.
Я ожидаю, что Гэвин поправит его, скажет, что я не его девушка, может быть, познакомит меня, но он просто кривит рот и хмуро качает головой.
— Я Вайолет. — Я начинаю протягивать руку, но Гэвин наклоняется вперед, преграждая мне путь.
— Откуда ты хочешь знать что-нибудь о моей жизни? Мы даже не разговаривали несколько месяцев. Ты звонишь только тогда, когда мама обвиняет тебя в этом, или чтобы ты мог притвориться отцом года на собеседованиях. Тебе насрать на мою жизнь, так что не заходи сюда и не разыгрывай какой-нибудь номер для моих товарищей по команде.
Его отец понижает голос. — Сейчас не время и не место.
— Тогда когда?
— Говори тише. Ты устраиваешь сцену, — предупреждает его отец. Официант подходит к нашему столу и ставит передо мной тарелки, а затем перед Гэвином.
— Спасибо. — вежливо говорит Гэвин, затем отодвигается от стола и встает. — Думаю, мне нужно немного подышать воздухом.
Он направляется к дверям банкетного зала. Я слабо улыбаюсь мистеру Леонарду, извиняюсь и следую за его сыном.
Из-за длинных ног Гэвина его невозможно поймать. Наконец он останавливается снаружи.
Я не молчу о своем подходе, но Гэвин не оборачивается и не смотрит на меня. Он смотрит вдаль, в горизонт. Солнце садится, но теплый воздух все еще держится в воздухе. Он поднимает обе руки и закладывает их за голову, затем издает гортанное рычание, сжимая в кулаки волосы.
— Мне очень жаль, — говорю я и делаю два шага, чтобы добраться до него. Я здесь так далеко от своей глубины. Я понятия не имею, что сказать или сделать. — Я не могу себе представить, каково это — видеть его спустя столько времени или иметь отца, который постоянно попадает в заголовки газет. Единственный раз, когда мой отец попадает в новости, это «Ботаник Дерби». Он участвует в нем каждый год и в прошлом году занял первое место.
Гэвин позволяет рукам опуститься по бокам. Его темные глаза смягчаются, когда он спрашивает: — «Ботаник Дерби»?
— Да, это похоже на модернизированные автомобили ручной работы.
— Я думал, такие вещи предназначены для детей.
— О, это так. Второе место занял семилетний ребенок.
Наконец он усмехается, и я могу сказать, что освобождение снимает часть тяжести с его груди.
— Не позволяй ему испортить тебе сегодняшний вечер. Разве это не должна быть веселая ночь? — Его друзья, похоже, хорошо проводят время.
— Я не надеюсь на веселье сегодня вечером. Просто выживание.
Честно говоря, то же самое. Вот только чем больше времени я провожу с Гэвином, тем труднее помнить, что это перемирие, а не то, что мы продолжаем с того места, на котором остановились.
— Мы могли бы поменять стол, — предлагаю я.
— Нет. — Он качает головой. — Может быть, это подростково, но я не хочу, чтобы он испытывал удовлетворение от ощущения, будто он меня сбил.
— Я это понимаю, — говорю я.
— И как бы он меня ни бесил, я не хочу проснуться завтра с каким-то дерьмовым заголовком о нас.
— Твой отец думает, что я твоя девушка. — Я поднимаю одну бровь и смеюсь. Мне кажется странным произносить это слово. Даже когда мы были вместе в прошлом году, мы никогда не вешали на это ярлык.
— Да, извини, — говорит он с застенчивой ухмылкой. — Мне следовало бы его поправить, но чем меньше он знает о моей жизни, тем лучше.
— Все в порядке, — говорю я. Воздух густой от напряжения, окружающего его. — С тобой все будет в порядке?
— Я в порядке.
Он врет.
— Попробуй еще раз.
Он улыбается; настоящая улыбка, которая заставляет меня ненавидеть фальшивую улыбку его отца еще больше. — Я сейчас злюсь, но со мной все будет в порядке.
— Лучше. — Я наклоняю голову в сторону двери. Еще час-два, и мы оба будем свободны. — Нужно ли нам?
Он кивает и идет рядом со мной. — Слишком поздно, чтобы принять твое предложение напиться и раздеться?
Мой рот приоткрывается, и я удивлённо втягиваю воздух. — Ты слышал меня?
— Регистрация заняла пару минут, иначе я бы сразу согласился. — Он держит для меня дверь открытой, и что-то в его игривой улыбке и темно-карих глазах удерживает меня в плену, когда он говорит: — Я всегда слышу тебя, Вайолет.
