— И коньячку к кофе, чуть-чуть, а? — предложил он, когда расторопная секретарша принесла чашки с кофе, сливки, сухарики и сахар.
«Интересно, — подумала Екатерина, — он всех так принимает? Или только женщин?»
А Игорь Петрович между тем, как хлебосольный хозяин, наливал коньяк из черной пузатой бутылки в крошечные серебряные рюмочки-конусы, пододвигал поближе к Екатерине вазочку с сухариками.
— Ну, за встречу, — скомандовал он, слегка коснулся своей рюмкой рюмки Екатерины. — Ну, как коньячок? Правда хорош?
— Замечательный, — соврала Екатерина для пользы дела. Вина нравились ей гораздо больше.
— Ну вот, а теперь — кофе, и сухарик возьмите, — продолжал гостеприимный хозяин.
Воистину, для великих людей не существует мелочей. Игорь Петрович был командиром, и командирский талант его не знал устали. Лидерство его было таким естественным, что принималось безоговорочно, а умение разобраться в ситуации, мгновенно принять нужное решение, без лишних слов и обидных разборок, вызывало уважение. Его выговоры провинившимся, резкие и справедливые, не унижали. Он был незлопамятен, отходчив, даже добродушен, но добродушие его было добродушием тигра. Славный зверь, а погладить страшно!
— Итак, Екатерина Васильевна, чем могу быть полезен? Как я понял из нашего телефонного разговора, вы представляете детективное бюро. Никогда не видел живого детектива!
— Спасибо большое, Игорь Петрович, что нашли время для меня. Могу себе представить, как вы заняты!
— Ну разве можно отказать хорошенькой женщине?
— По телефону можно!
Он рассмеялся.
— Ну уж нет, кто ж откажется от такой встречи. Вы меня заинтриговали! Второй день подряд думаю, зачем я понадобился женщине-детективу. — Внимательный взгляд из-за стекол очков в тонкой металлической оправе.
Екатерина не стала объяснять ему, что она не детектив. В криминальных романах ее всегда поражало то, с какой легкостью врут сыщики! Блефуют, провоцируют, играют с подозреваемым, добывая нужную информацию. Ей, правда, соврать пока еще трудно, но промолчала она сейчас очень непринужденно.
— Я хочу поговорить с вами о вашей бывшей сотруднице Алине Горностай.
— Об Алине? — удивился он и замолчал, задумавшись. Лицо его состарилось на глазах, ужесточилась линия рта. — Алина, — повторил он еще раз, словно пробуя имя на вкус. — Да, была такая… А могу я спросить, чем вызван ваш интерес?
— Игорь Петрович, вы, вероятно, не знаете, что сестра Алины покончила с собой, не оставив ни письма, ни записки. Разумных объяснений этому нет. После смерти сестры она была в депрессии. Пока это единственная причина, которой располагает следствие. Я не могу открыть вам всего, — «Интересы следствия, видите ли… Ах ты, лгунья!», — но возникла необходимость вернуться к событиям, связанным со смертью Алины.
— Если я правильно вас понял, вы — частный детектив. Какое отношение вы имеете к следствию?
— К нам обратился за помощью муж умершей, Александр Павлович Ситников, — без запинки сообщила Екатерина.
— Я с ним знаком. Он выполнял для меня одну работу. Так значит, вы ведете свое собственное расследование?
— Да. Я хочу знать, что за человек была Алина, может, это позволит постичь характер ее сестры, понять, что толкнуло ее на самоубийство, если это было самоубийством… А кроме того, не исключена возможность, что эти две смерти как-то взаимосвязаны…
— Ладно, — перебил Игорь Петрович, — не умеете вы врать убедительно, Екатерина Васильевна. Не знаю, зачем вам все это нужно, ведь велось следствие… ну да ладно… Слушайте! Буду с вами честен и откровенен. Хотя о мертвых, как вы сами знаете… Да, Алина Владимировна работала у меня около полугода, насколько я помню, или чуть больше. До самой своей нелепой гибели. Взял я ее к нам юрисконсультом по просьбе старинного приятеля и держал на работе именно по этой причине. Иначе уволил бы ее сразу после испытательного срока, через три недели, так как чувствовал, что с ней будут проблемы. А может, и надо было бы. А тому человеку объяснить, что, мол, так и так, не подходит нам, не наш профиль… Почему, спросите вы. Дело в том, что Алина была невероятно трудным в общении человеком. Где была Алина — там были конфликты. До прихода к нам она сменила пять или шесть мест работы. Ее беда была в том, что она была идеалисткой. Не в бытовом, разговорном смысле слова, знаете, когда мы говорим о какой-нибудь Элеонорочке, которая «ну такая идеалистка, такая идеалистка, совсем жизни не знает, все ее обманывают, а она в облаках витает», — пропищал он, явно копируя кого-то, смешно и, наверное, очень похоже. — Она была идеалисткой, принадлежащей к самой опасной их разновидности — к активным, воинствующим идеалистам: она все знает сама, истина доступна только ей, все должны поступать так, как она считает нужным! Если окружающий мир сопротивляется — вперед на баррикады! Война! Внутренняя убежденность в своей правоте плюс умение подвести юридическую базу делали ее практически неуязвимой. Понятия целесообразности исключались начисто. Она лезла в драку из-за любой мелочи, которую возводила в принцип. Да, я знаю, — сказал он с досадой, словно Екатерина пыталась возразить, — мы должны быть честными, порядочными, не обманывать, не кривить душой. Но цивилизованный человек знает цену разумному компромиссу. Существует также понятие дипломатии. Не лупить друг друга палкой по голове нужно, как дикари, а спокойно обсудить проблему, прийти к консенсусу, как нормальные люди во всем мире. Мы — торговля, вот уж не думал, что придется на старости лет («Кокетничает», — подумала Екатерина) менять профессию, я ведь историк по образованию, всю жизнь проработал в вузе, лекции читал студентам, книги писал. — Ностальгические нотки прозвучали в его голосе. — Все осталось в той, другой, жизни. В наше время было принято презирать торгашей. Но ничего не поделаешь — времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Да, так вот, мы — торговля, а в торговле, как вам известно, не обманешь — не продашь. Хоть грубо, но в принципе верно. Товар всякий бывает — то подпорченный, то по срокам хранения не проходит, да мало ли… Санэпидемстанция тоже жить хочет, там хорошо знакомы с понятием разумного компромисса. Ведь не яд же продаем, право.
Игорь Петрович увлекся — хорошо поставленный голос, продуманные паузы, выдержанные интонации говорили о том, что он был изрядным оратором. Может, ему казалось, что он снова на лекции по зарубежной истории, как в старые добрые времена, а аудитория, молодые юноши и девушки, внимательно слушает, готовая поймать на слове, задать каверзный вопрос, вцепиться в горло — о, Игорь Петрович был мастером провокации, нет, неудачно сказано, звучит как-то неприлично, скажем лучше: он был мастером провоцировать своих студентов, а потом с удовольствием от них отбивался, поддразнивал, подтрунивал — словом, играл, как большой немолодой мудрый пес с удовольствием играет со щенками. То лапой ударит, то куснет, то зарычит понарошку. В институте он слыл либералом и вольнодумцем. А студенты готовы были за ним в огонь и воду. Да, славные были времена!
