Поднимаю ее на руки, она обвивает ногами мои бедра, и я несу девушку на диван. Осторожно укладываю на прохладную кожаную обивку и опускаюсь на колени. Раздвигаю ее ноги, путешествуя руками по внутренней стороне бедер, и восторженно разглядываю гладкую киску.
Она всегда бесстыдно мокрая для меня.
— Так что насчет завтрака?
— Я вот-вот получу свой. А тебе купим что-нибудь перекусить позже.
Смешок срывается с губ Антонии, когда я поднимаю ее ноги к себе на плечи. Устраиваюсь между бедер и прижимаюсь ртом к сладкому центру. Совершаю языком одно томное движение и щелкаю по клитору.
— Ты меня балуешь, — стонет она, запуская пальцы в мои волосы.
После вчерашнего вечера вынужден не согласиться. Избалованный здесь я — мне завидовал каждый мужчина на вечеринке. Вдобавок к получению приглашения на ужин в доме Тига и Делии в следующие выходные, Антониа перевернула мой мир, когда мы вернулись домой. Если бы трах был спортом, мы были бы олимпийскими чемпионами.
— Марко… — кричит она, царапая мою спину.
Я только начал, а она уже вот-вот кончит. Как я и говорил: олимпийский чемпион с золотой медалью.
— Открой дверь!
Я замираю и поднимаю на Антонию взгляд.
— Чего?
— Кто-то стучит, — выдыхает она.
Снова раздается стук, но я не двигаюсь со своего места. На самом деле, я планирую снова наброситься на нее и проигнорировать гостя, вторгающегося к нам в этот безбожный час, когда вдруг слышу пронзительный голос своей матери.
— Марко Винченцо Пирелли, я знаю, что ты там!
Оттолкнув меня, Антониа садится.
— Кто это? — спрашивает она.
— Сатана.
Сев на корточки, грубо провожу пальцами по волосам. Стук в дверь продолжается, и я бормочу проклятие, прежде чем повернуться обратно к Антонии. Гнев вспыхивает в ее глазах, и она толкает меня ногой.
— Какая-то женщина стучит в твою дверь в восемь утра в воскресенье, в то время как твоя голова находится у меня между ног! Ничего не хочешь объяснить?
— Конечно хочу, — отвечаю я, поднимаясь на ноги. — Иди надень трусики, чтобы моя мама не увидела твою влажную киску. О, и захватишь мои шорты? Прошло много времени с тех пор, как моя мама видела мои причиндалы, как она любит их называть.
Глаза Антонии чуть не вылезают из орбит.
— Твоя мать здесь!? — визжит она, вскакивая на ноги.
— Марко, я знаю, что ты там! Не заставляй меня звонить управляющему!
— О, боже мой, — шипит Антониа. — Посмотри на меня!
— Я все еще без штанов, — говорю я, обхватив член рукой. — А на тебе, по крайней мере, есть футболка. Умный ход. Теперь я это понимаю.
— Я не могу встретиться с твоей матерью в таком виде!
— Можешь, и ты вот-вот с ней встретишься, только не забудь про трусики. Сейчас же. — я поворачиваюсь к двери. — Иду!
Каким-то чудом Антониа приходит в себя и врывается в спальню. Баскетбольные шорты вылетают из комнаты, и я спешу их схватить. Просовывая в них ноги, бросаюсь к двери.
Если бы только я обращал внимание на уроки религиозного воспитания, которые мама заставляла меня посещать в течение шести лет, я мог бы послать молитву мужчине наверху. Но вместо того, чтобы учить «Аве Мария», я строил глазки шестнадцатилетней ученице.
Может, это расплата?
Открывая дверь, провожу рукой по своему рту.
Знаете поговорку: «И ты целуешь свою мать этим ртом?»
Она сейчас как нельзя кстати.
— Мама, какой сюрприз!
— О, прекрати нести чушь! — отвечает та, ударяя меня по голове своей сумочкой — подделкой от Louis Vuitton, которую она купила на рынке. К счастью, мама успела сделать это до того, как мы с Ричи совершили рейд на магазин. Представьте, что вам приходится арестовывать свою мать за то, что она купила поддельную сумочку в подсобке фруктового рынка. На самом деле, проблем бы не было — я просто забрал бы сумку в качестве улики. Но мама скорее убьет меня, чем расстанется со своим Луи.
Она еще раз ударяет меня по голове, и я делаю мысленную пометку сделать компьютерную томографию. За последние две недели я уже получил пару раз, поэтому идея кажется неплохой.
— Сегодня утром мне звонил отец Мерфи.
— Сейчас восемь. В котором часу он тебе звонил?
— Неважно, — ругается она. — Он плакал.
Трудно следить за ее историей, отчасти потому, что Антониа, скорее всего, сходит с ума в спальне, но также и потому, что я пытаюсь понять, почему священник звонит моей матери рано утром в воскресенье и плачет, в то время как должен готовиться к мессе.
— Не слишком ли поздно он решил сожалеть об обете безбрачия?
— Ты разбил статую Санта-Розалии! — кричит мама, прежде чем переходит на итальянский и называет меня чем угодно, от позора семьи до тупого куска ослиного дерьма. По крайней мере, кажется, речь про осла. Мой итальянский не идеален. Мама останавливается на середине своей тирады и обнюхивает меня.
О-о-оу.
— Что, черт возьми, это за запах? — спрашивает она.
Я чешу щеку.
— Ну, ма, видишь ли, прежде чем ты так любезно постучала в дверь…
Она протискивается мимо меня, и я ударяюсь головой о дверь.
Определенно понадобится компьютерная томография.
— О боже мой! Почему ты не сказал, что у тебя на кухне был пожар? — визжит она, разворачиваясь. Бросаясь на меня, она хватает меня за лицо. — Ты в порядке? Ожогов нет? Ты у меня слишком хорошенький.
От удивления я открываю рот.
— Высунь язык и скажи «а».
Если бы ты только знала, где только что побывал мой язык, то не просила бы меня об этом.
Из спальни доносится громкий хлопок, и мама настораживается.
Прекрасно, бля*ь.
— Слышал?
Устав от этого цирка, я провожу рукой по лицу и зову Антонию.
— Иди к нам, — кричу я. — Хочу тебя кое с кем познакомить.
Да поможет Бог нам обоим.
Глаза моей матери становятся круглыми, как блюдца, когда дверь спальни медленно открывается. Антониа крадучись выходит из комнаты, одетая в штаны для йоги и футболку, ее волосы собраны в пучок на макушке. Очень большой пучок, от которого член в шортах подпрыгивает. Такое ощущение, что у нее на макушке целый улей.
— Ма, это Антониа. Антониа, это моя мама, Кармелла.
— Очень приятно познакомиться с вами, миссис Пирелли, — произносит Антониа, застенчиво улыбаясь.
О, я понимаю.
Нужно ведь прикинуться невинной.
И взгляд такой… типа «ваш сын не пожирал мою киску свои ртом».
Мило.
Мама глазеет на Антонию еще минуту, прежде чем снова смотрит на меня.
— У тебя в квартире девушка.
— Ты точно не подрабатываешь детективом? — слегка удивленно спрашиваю я.
— Я уж начала задаваться вопросом, не гей ли ты.
Мой рот непроизвольно открывается от шока.
Она реально это сказала?
— Чего?
— Тебе почти тридцать! У меня уже должно было быть трое внуков! — она снова глядит на Антонию. — Так приятно познакомиться с тобой, милая. — затем улыбка сползает с ее лица, и мама снова выпучивает глаза. — Отец Мерфи сказал, что ты подрался из-за девушки. Это и есть причина, по которой ты сломал Святую Розалию?
— Прекрасная история, которую можно будет рассказать внукам, да? — парирую я, игнорируя красные щеки Антонии и смертоносный взгляд, который она бросает в мою сторону.
— Ты беременна?
— Что? Нет!
— Возможно, — задумчиво произношу я, вспоминая наше пребывание в душе.
— Черт возьми, я не беременна! Я принимаю таблетки, — визжит Антониа.
Хм-м.
Ее признание должно было принести облегчение, и все же я испытываю легкое разочарование. Похоже, я официально сошел с ума. Мой взгляд мечется между двумя женщинами моей жизни.
— Ты религиозна, дорогая?
— Не очень.
— Тогда ты не понимаешь, какой смертный грех совершил мой сын.
— При всем моем уважении, это был несчастный случай, — защищает Антониа.
— Этой статуе несколько десятилетий. Вечная традиция превратилась в кучу мусора!
