тебе даже квартиры ее не сказала… — печально усмехнулась я, потому что сама толком не помнила номер.
— А мне и не надо было. Я просто в лифте все обклеила провокационными надписями. А дом высокий, квартир много, не одна она Настя в доме. Но на шей шапка сразу загорелась… Я плохо сделала? Я могу твоему мужу позвонить и сказать что это я.
Я покачала головой и призналась:
— Не думай даже… Я бы сама не решилась на такое, но раз уж сделала, пусть нервничает теперь, а с мужем…
Мне после разговора и пришла идея про бизнес. Герман же хотел прощения. Вот пусть и докажет, что ничего для семьи не жалко.
— Зачем тебе бизнес? — тихо спросил Герман и пододвинул стул к столу.
— А зачем тебе наш брак? Не любишь же. Зачем держишь? — резонно уточнила я, пожимая плечами. Герман взметнул на меня тёмный взгляд и процедил:
— Люблю… сильнее жизни люблю… — его голос в сумраке кухни звучал раскатами грома как бы муж не старался убавить своё рычание.
— Ну вот видишь. Тогда что ты теряешь? Бизнес на мне будет, я так буду уверена, что ты не рискнёшь гульнуть и оставить своего сына нищим. Плюс, зная, что у меня за плечами целая компания может быть, я была бы более сговорчивой…
Герман заскрипел зубами, потому что отказаться не мог, тогда я радостно потру руки и точно не стану играть в его игры с запираниями, а даже с помощью той же Лины выберусь из дома.
— Ты понимаешь, что это не просто дарственная на офис? — холодно уточнил Герман, наконец-то придя в себя от шока.
— Конечно, — согласно кивнула я. — Это переоформление всех документов, это подотчетная бухгалтерия, это в конце концов сделки, которые я смогу контролировать в случае чего…
— Ты не работала четыре года. Многое изменилось… — решил воззвать к моему рассудку Герман, и я здраво оценивала свои силы, поэтому собственно сам бизнес мне и не нужен был. Мне нужно было решение Германа. Если он рискнет и начнёт на меня переоформлять компанию, тогда я почувствую за его словами хоть какое-то действие.
— Ничего страшного. Я всегда могу начать заново… — отозвалась я, все же погладив по краю листа фиолетовую эхеверию, и от Германа не укрылся этот жест. Мне показалось, что муж даже спрятал довольную улыбку.
— В декрете? — очень важный вопрос озвучил Герман, и я, встав из-за стола, медленно прошла вдоль него. Обошла угол и, поравнявшись с мужем, с болью в голосе спросила:
— А ты думаешь я туда пойду?
Герман дёрнулся ко мне что-то сказать, но я уже шла к лестнице, пошатываясь от шока, который наступил как только я сказала про судьбу ребенка вслух.
В спальне пахло мятой. Мирон во время игры сорвал целый букет и принёс мне в спальню. Внимательный чуткий малыш. Наверно и второй мой малыш мог бы быть таким, если бы не Герман, развод и осознание, что двоих детей я не вывезу.
После ванны я забралась под тонкое одеяло, натянула его до самого носа и посмотрела в потолок, почему-то прижимая ладони к низу живота.
Ребёнок без права на рождение.
Ненужный малыш, который так не вовремя решил прийти в мир.
Мое предательство ни в чем не виноватого дитя.
Горячие слёзы, которые стекали по вискам и капали на подушку, сделав ее через несколько минут влажной.
Мое сбившееся дыхание, шелест листвы деревьев за окном, приторный аромат мяты с тумбочки.
Я наконец-то позволила себе слёзы.
Я наконец-то смогла выдохнуть: все карты были открыты и исход партии зависел только от поведения игроков. Мне не надо было больше притворяться, поэтому я развернувшись на бок, рыдала, закусывая угол одеяла, чтобы никто не услышал, что на самом деле за рациональной Кристиной прячется маленькая Крис, которой настолько больно, что даже говорить невозможно.
Я не поняла как уснула. Просто в какой-то момент обессилила от слез и своей всепоглощающей боли. Мне казалось, что меня даже укачивало или это просто я дрожала во сне? Но просыпаться все равно не хотелось. Холод, что сидел во мне с момента как я узнала про измены Германа наконец-то отступил. Может это было из-за того, что я перестала держать в себе все и высказалась, вывалила все на мужа, а может просто из-за того, что приняла окончательное решение.
Но ранним утром оказалось все прозаичнее.
Мне было так безумно тепло изнутри и снаружи, потому что Герман решил, что бессмертный и лёг со мной в одну постель. Я постаралась выбраться из-под его тяжёлой руки, но муж во сне только сильнее прижал меня к себе и засопел в волосы. Я дернулась раз. Потом ещё раз. Снова и снова. А потом поняв, что Герман вроде как проснулся, прошипела:
— Тебя когда-нибудь били лампой?
Герман дёрнулся и разжал руки. Откатился на свою сторону кровати, а я взметнулась на ноги и обличающе наставила на мужа дрожащий палец.
— Ты! — выдохнула я. — Ты зачем пришел ко мне в спальню?
Герман откинул одеяло, показывая, что утро у него несомненно доброе и бодрое и, потянувшись, отозвался:
— Ну это вообще-то наша спальня, — хрипло со сна произнес муж и перекатился на бок, подпер голову рукой и посмотрел на меня. — А ты если хочешь бизнес, привыкай спать в супружеской постели с супругом. Или ты думала, что только я иду на уступки?
Я задохнулась вздохом.
Он ещё мне условия выставлять будет?
Он? Изменник и предатель!
Но я ничего сказать не успела, потому что мой организм тоже проснулся. С Мироном все было не так. Меня если и мутило то в основном от того, что бывало ела помидоры килограммами. Или что-то жареное. Тогда меня просто выворачивало. Но сейчас меня мутило именно после пробуждения, как только организм осознавал, что проснулся. Причём даже толком ничем кроме воды и не рвало.
Я взмахнула ещё раз рукой и, ткнув в Германа пальцем, шагнула к ванной двери.
Меня на этот раз мучил не только токсикоз, но и жуткое чувство нарушенной справедливости. Герман не имел права заходить в спальню. Он это право потерял как только решил лечь в постель с другой женщиной.
Спазм заставил меня задохнуться, и я уперлась рукой в стену ванной. Из глаз непроизвольно брызнули слёзы, хотя это скорее от тошноты.
Дверь приоткрылась, и в ванную зашёл Герман все так же в одних низкосидящих боксерах и прошёл ко мне, нервно и быстро открывшей воду в
