тут причём? Это же не я решил рухнуть на ровном месте!..
— Ну, может быть…
— Бредятина.
Он морщился и говорил в сторону безапелляционным тоном человека, который чувствует, что не прав. И Маргарета сдалась:
— Ладно! Хорошо. Как ты собираешься её искать? И как она вообще?..
— Как, как… цапнула, заистерила и улетела.
— Погоди, цапнула? Макс, она что, тебя укусила? Надо сообщить в центр, это не шутки, нужно, чтобы они…
— Чтобы они что? Пристрелили её, как бешеную? Она не бешеная!
— Если виверна напала на человека…
— Она не напала.
— Тут же люди живут! Посёлок меньше в получасе лёту! На озере рыбаки! А если они…
— Ничего не случится. Она наверняка просто…
— Макс, ты головой ударился? Десять часов прошло! Она может быть… она вообще где угодно может быть! И если она…
— Не психуй, — грубовато сказал Макс.
Маргарета треснула его с такой силой, что заболела рука. Макс моргнул, и его взгляд нааконец-то сфокусировался в одной точке.
— Ай, — запоздало сказал он.
Интонация вышла какая-то обиженная и вопросительная. А последовавшее молчание — тяжёлым.
— Она не бешеная, — повторил Макс. — И она не укусила, а так… зубами клацнула. Не до крови. Видишь? Всё целое! Никаких хищных виверн в твоём драгоценном лесу!
Маргарета оглядела его руки придирчиво и даже закатала рукава. На правом предплечье у Макса золотились светлые тонкие кудряшки, в на левом волос не росло и кое-где виднелись старые, побледневшие кольца шрамов — должно быть, обожгло пузырящимся вражеским пламенем. На пальцах тоже было порядочно отметин, а рубец в основании большого пальца выглядел так, будто шили наскоро и иглой для виверньих крыльев.
Но свежих ран действительно не было.
И виверны, и драконы были по большей части травоядными. В расщелинах провалов они жрали травы и обдирали с камней мох, иногда стаи налетали на близлежащие леса и обтёсывали лиственные деревья до ровных гладких колышек. Детёныши иногда ели птичьи яйца и не гнушались падали, но взрослые здоровые особи ни на кого не охотились. Тем не менее, иногда звери болели тем, что люди называли драконьей чумкой, и тогда начинали пить кровь — животных и людей.
Решение было только одно: отстрел.
— Она испугалась, — снова сказал Макс. — Может быть, знаешь, это из-за… у неё так-то своя история.
— История?
Рябина была — не простая виверна. Рябина отлетала половину войны, только не при дивизионах, а при дипломатическом корпусе.
Она была, как сам Макс, — в каком-то смысле символом. Огненно-рыжая, грациозная и стремительная, виверна красовалась перед врагом, пока церемонные дяди неумело делали вид, будто пытаются договориться. На ней летал посол Бенвенуто Мессина, и всадник из него был никудышный, но вряд ли чужаки умели это оценить.
Бенвенуто был из тех, кто говорил резко, будто не переговоры вёл, а рубил правду-матку. Прямолинейный и агрессивный, он мог заявить прямо, что нам ничего не стоит выпереть со столпа всех чужаков, а если вдруг они не пойдут добром, то для того есть военная промышленность. Такие люди, должно быть, тоже нужны, чтобы на их фоне слова более сдержанных лиц казались привлекательнее, — но кончают они плохо.
Бенвенуто держали в плену четыре месяца. Всё это время они сидели вдвоём в каменном подземном мешке, в кромешной тьме — он и виверна. Потом его привязали к пушке при вражеском укреплении вблизи оставленной Скольеры.
Так и не ясно, был ли он жив, когда всё там полыхнуло.
Кому пришло в голову выхаживать измождённую виверну, Макс не знал, — но, так или иначе, Рябина восстанавливалась при базе в глубоком тылу. И теперь кому-то наверху казалось, что это будет хороший образ для парада: народный герой на виверне, вернувшейся из плена. Что-то о воскрешении, победе жизни над смертью и несокрушимости.
Хорошенько выпив, Макс мог бы многое сказать о таких картинках. К счастью для него самого, Макс не пил.
— Ты знаешь, Рябина, она немного… немного с придурью. На неё жаловались ребята на базе. Но она хорошая, понимаешь? И она наверняка отошла уже.
Маргарета с тоской посмотрела в небо. Оно мстительно плюнуло ей в лицо каплями с козырька.
— Как ты планируешь её искать?
— Понятия не имею.
На самом деле у Макса нашлось понятие, и не такое уж дурное. Ночью, когда Рябина с визгами унеслась куда подальше, Маргарета не сообразила задуматься, зато теперь они вместе рассмотрели карту — и выдохнули.
Рябина была селекционная виверна в четвёртом поколении. Она никогда не была дикой, не имела стаи и не жила одна, — а ещё по крайней мере в последний год не бывала в этой местности. А лес, плохо приспособленный к удобной посадке, укрывал низины плотным пушистым ковром.
Легко было предположить, что, испугавшись невесть чего, Рябина просто улетела обратно на поляну, где выздоравливала после падения, — единственное место, которое она здесь знала. Даже если она и направилась туда не сразу, вряд ли она смогла бы найти в округе более удачное место для ночёвки.
Маргарета сдала дневную сводку, Макс — нарвал у станции пастушьей сумки, собрал из неё корявый букет и добавил к ней красивый помидор из кухонного ящика, крупный и пахучий. Вообще-то, помидор должен был стать основой вечернего салата, но…
Маргарета вздохнула. Протянула Максу его шлем, в котором летала уже второй день, — он, конечно же, отказался и обмотал уши шарфом. Старенький виверн крякнул от двойной нагрузки и разбегался чуть дольше обычного. Дождь, который на земле казался почти незаметным, в полёте неприятно бил в лицо.
С высоты поляна выглядела проплешиной в сплошном полотне, потерянной петлёй в мягком зелёном шарфе. Несколько деревьев Макс срубил, их пеньки подкопал, а ямы подсыпал, — и теперь здесь можно было сесть, хоть и не слишком комфортно.
Маргарета вглядывалась в туманный лес двумя парами глаз: своими и виверна. Человеческие видели одну только моросящую муть, пересечённую робкими пока светлыми лучами, а виверньи были здорово дальнозорки, поэтому Макс заметил Рябину первым.
— Вон она.
Он спрыгнул раньше, чем зверь уронил когти в землю.
Рябина висела под насестом, скукоженная и унылая; даже шерсть её казалась поблекшей. На Макса она не смотрела, как будто ей было стыдно.
— Я не сержусь, — сказал Макс и сунул ей в морду помидор.
