убедиться, что мы одни. — У меня не хватает духу сказать ей, что мне это не нравится.
— Но она же знает, что ты не любишь соусы, верно?
Она пожала плечами.
Что означало «нет».
Если бы мне пришлось угадывать, Фэй принесет эту лазанью домой и, наверное, проглотит ее, просто потому, что Дасти она нравилась и она отдала ее ей.
— Я люблю лазанью. — Я распахнул дверь, чтобы она вышла на улицу и обошла закусочную в поисках своего «Эксплорера», припаркованного на заднем дворе. — И ем по крайней мере пять раз в день. Просто говорю.
Она застенчиво улыбнулась мне, и когда я потянулся, чтобы взять у нее из рук контейнер с едой на вынос, она не стала забирать его обратно.
— Спасибо.
— Скажи мне, что ты любишь, кроме блинчиков.
— Куриные полоски. Картофельное пюре.
— Без подливки.
— Определенно нет.
— Сливочное масло?
— Я люблю сливочное масло.
— Джем?
— Только не малиновый. Косточки застревают у меня в зубах.
Я ухмыльнулся, протягивая свободную руку, чтобы открыть дверцу ее машины. Затем я потянулся мимо нее, чтобы бросить ее рюкзак на пассажирское сиденье.
— Никакой малины. Принято к сведению.
Она заправила прядь волос за ухо, подставляя щеку угасающему вечернему свету.
Скоро должны были наступить сумерки, но солнце все еще выглядывало из-за горного горизонта, заливая стоянку золотыми лучами. Свет подчеркивал медные пряди в ее волосах, заставляя их мерцать.
Боже, она была прекрасна. Невозможно было не смотреть на нее. Мой взгляд блуждал по ее лицу, от румянца на щеках до веснушек, рассыпанных по переносице.
Я двигался инстинктивно, прежде чем мой мозг осознал, что я делаю, и остановил меня. Мои губы коснулись гладкой кожи ее щеки, всего в дюйме от уголка рта.
Она резко вдохнула, в этом звуке было удивление, а не ужас.
— Что это было?
— Я не знаю, — признался я. И мне не было жаль.
Она покачала головой, прикусив нижнюю губу. Ее взгляд упал на мою рубашку, тупо уставившись на серый хлопок.
Я стоял близко. Слишком близко. Она была магнитом, а я — металлом, но прежде чем снова поцеловать ее, на этот раз в губы, я заставил себя отступить на шаг.
— Я все планирую.
Когда она подняла на меня глаза, ее карамельный взгляд был подобен жидкому золоту.
— Или привык все планировать. Этого я не планировал. — Я хотел поцеловать ее в щеку, поэтому я поцеловал ее в щеку. — Спокойной ночи, Фэй.
Я повернулся и пошел обратно по нашим следам, к углу здания, который должен был вывести меня на парковку перед домом.
— Раш? — позвала она, прежде чем я успел исчезнуть.
— Да?
Она легонько взмахнула пальцами.
— Удачи тебе на игре в эти выходные.
Что-то сжалось у меня в груди. Наверное, мое сердце. Я никогда раньше не чувствовал, чтобы оно так сжималось. Не защемление. Не спазм. Оно скрутилось так, словно было на два размера больше, чем нужно, и переворачивалось вверх дном в попытке найти больше места.
Ну, черт возьми. Учитывая все, что между нами происходило, мне, наверное, не стоило влюбляться в Фэй Гэннон.
Раш
Когда я вошел в гостиничный номер своих родителей, папа хлопнул меня по плечу.
— Хорошая игра, сынок.
— Спасибо, пап, — мой голос был хриплым. Наверное, потому, что мое гребаное сердце билось где-то в горле.
Я боялся этого разговора в течение десяти дней. Ну, на самом деле, дольше. Но с тех пор, как Фэй разрешила мне рассказать родителям, было трудно думать о чем-то другом.
— Привет, милый. — Мама раскрыла объятия. — Я так рада тебя видеть.
— Я тебя тоже. — Когда она крепко обняла меня, я положил подбородок ей на макушку. А когда отпустила, я сел за маленький столик в углу их номера. Мои колени задрожали, как только моя задница оказалась на краю стула.
Каким-то образом во время сегодняшней игры мне удалось не обращать на это внимания. Мне удалось отгородиться от мира и просто думать о футболе. Но как только игра закончилась, как только «Дикие коты» объявили о победе, нервозность вернулась и вывернула меня наизнанку.
Как я это скажу? Все, что я отрепетировал, звучало плоско. Они решат, что это Холзи, точно так же, как Маверик, когда я ему рассказал. Тогда мне придется признать, что это был секс на одну ночь — тема, которую я не обсуждал со своей матерью с тех пор, как мне исполнилось тринадцать.
Но лучше здесь, наедине, чем где-либо еще.
Будет достаточно тяжело пережить их разочарование наедине. Мне не нужны были зрители, когда я опустошу своих родителей.
Обычно после игры мама и папа оставались в манеже и ждали, пока я закончу с послематчевым совещанием и приму душ. Сегодня вечером я сказал им, чтобы они не ждали и что я встречусь с ними здесь.
У меня дрожали руки, а колени подпрыгивали.
Просто сделай это. Скажи это. Покончим с этим.
Брось мяч. И посмотрим, куда он упадет.
— Куда мы пойдем ужинать? — спросила мама, роясь в сумочке и доставая тюбик губной помады. — Я не уверена, что хочу идти в центр города. Я бы предпочла пойти куда-нибудь в тихое место, где мы могли бы поговорить.
— Я тоже. — Папа присел в изножье их кровати. — Может, пиццу?
— Я знаю одно местечко. Закусочная. — Я проглотил комок в горле. — Но прежде чем мы уйдем, мне нужно с вами кое о чем поговорить.
— Что-то не так? — Мама закрыла колпачок на губной помаде. — С учебой? Или с футболом?
— Ни с тем, ни с другим. — Я оперся локтями о колени и уставилась на абстрактный узор джинсово-синего ковра.
Затем, в потоке слов, которые едва ли имели смысл, я сказал своим маме и папе, что скоро они станут бабушкой и дедушкой.
Папин грузовик уже пять минут стоял на стоянке возле закусочной «У Долли» с выключенным двигателем. Мы все еще сидели внутри в тишине, все еще пристегнутые ремнями безопасности.
Никто из нас не двинулся с места, чтобы выйти. Казалось, никто из нас так же не знал, что сказать.
Так что мы просто сидели здесь, втроем, потрясенные моим заявлением.
Теперь это стало реальностью. Не то чтобы это было нереально раньше, но теперь, когда мои родители узнали о ребенке, о Фэй, это стало реальностью.
Я собирался стать отцом.
И когда я взглянул на своего собственного, то почувствовал невыносимую боль в ноздрях и жжение в горле. Я не собирался плакать. Но, черт возьми, мне хотелось плакать. Я не мог
