в уши… Трясу головой, как мокрый пес… А потом кусаю за самое мягкое и самое сладкое место.
Феечка взвизгивает, разворачиваясь.
– С ума сошел? – Пытается оттолкнуть мою голову, увернуться…
– Ты мне чуть нос не сломала коленом.
– Я умею оказывать первую помощь.
Пытается шутить, и даже будто улыбается неловко… И вроде как съезжает в сторону по кафельной плитке – уворачивается.
Но разве от меня сбежишь, когда уже все самое сладкое показано?
– Вот и окажи! Пока я не умер тут.
Ловлю ее колени, развожу в стороны. Делаю полностью открытой и беззащитной.
Смотрю снизу вверх. Чтобы видела и верила: она здесь главная. Она командует. А я лишь исполнитель. Даже тех желаний, которых феечка сейчас жутко боится и стесняется. Алая краска заливает не только ее лицо – достается немного и шее, и даже груди. Вся алебастровая кожа становится розовой – и не поймешь, от стыда или от возбуждения.
– Что ты творишь?
Она ерзает, стараясь уйти от неизбежного. Но на скользкой поверхности это чревато падением. Ловлю в последний момент.
– Не крутись. Если мы тут оба поломаемся, кто спасать-то будет?
Вроде как шучу. А сам слюну сглатываю и хриплю. Не терпится. Не остановлюсь, пока не сделаю то, что задумал…
– Ай! – Царапнул щетиной тончайшую кожу под коленкой. Хочется тереться об ее тело щеками, губами, ртом, подбородком… Приходится сдерживаться – нельзя удовольствие превращать в пытку. Язык – отличная тема. Горячий, влажный, гладкий… Милану, кажется, штормит от ощущений. Она опять покачивается.
– Держись крепче.
Широкий борт ванны с лежащей на нем подушечкой – какая же красота! И почему он только сейчас попался в поле зрения?
Милана послушно садится, но брови хмурит – не понимает, что я опять задумал.
И дугой выгибается, стоит лишь прикоснуться языком к ее самому сокровенному. Вскрикивает гортанно, пытается свести ноги… Руками отталкивает мою голову… Такие смешные попытки!
Пускаю в ход пальцы, чтобы себе помочь, а ее – ускорить, и она уже совсем не дышит. Лишь ногти скребут по моим плечам, впиваются в них, нежные пальчики дрожат, бессильно съезжают вниз…
Хочу быть нежным и ласковым, на деле – жадно пью ее плоть, высасываю, втягиваю в себя. Изредка торможу, чтобы бросить взгляд на лицо – убедиться, что ей все нравится. Милана этого не замечает: глаза прикрыты, губы искусаны, грудь тяжело вздымается и опадает… Что-то тихо шепчет, мне совершенно не понятное. Вроде бы, не ругается. Можно продолжать…
Чем ярче мой голод, тем сильнее ее потряхивает, тем крупнее дрожь в теле и громче вздохи.
Руки тянутся вверх – к животу, мягкому, нежному, мянящему… И выше, выше, выше. Добираются до груди. Сжимают ее раз, другой, и снова, снова… Невозможно остановиться и не трогать феечку. Потребность почти такая же, как в дыхании: нельзя останавливаться, иначе умрешь. Острая горошинка перекатывается под подушечкой большого пальца… Сжимаю ее… И девочка моя гортанно вскрикивает, вся каменеет на секунду… и заходится крупной, сладкой, невероятно красивой дрожью.
Я облизываюсь, как довольный кот. Смотреть на нее – чистейший кайф и радость. Но лучше поймать на руки, пока не съехала на дно ванной, замотать в полотенце и унести подальше.
Хочу еще многое сделать. Всю ночь над ней издеваться, заставляя вот так же теряться… Но лучше на мягкой постели и простынях. Помоемся уже завтра.
– И что ты здесь делаешь? – Феечка давно проснулась, но лежала тихо, закрыв глаза и не шевелясь.
Но если она решила меня обмануть таким способом, то очень зря: дыхание давно изменилось, стало тише и не таким глубоким, как во время сна.
– Смотри, какую красоту сочинил!
Мне очень понравилось работать в таких условиях – откинувшись на подушки, под тонким легким одеялом, со сладко сопящей женщиной под боком. Вдохновение, которого уже сто лет не видел и не знал, сегодня перло без остановки.
– Я спросила, что ты здесь делаешь. И не просила показать мне экран ноутбука. – Милана жмурится, трет глаза, прячет зевок под ладошкой… А потом, уже не стесняясь нисколько, зевает от всей души.
– Рисую проект комнаты для Кирюхи.
– Ты должен был обои отдирать. И выносить старую мебель, а не рисовать.
– Вот как?
Ноутбук отъехал в сторону. Картинка на его экране вдруг совсем перестала вызывать интерес.
То, что выглядывало из-под одеяла, было намного любопытнее. И вкуснее. Аппетитнее… Я проверял ночью, и вкус запомнил. Теперь, как голодный котенок, тут же потянулся…
– Эй! Куда ты лезешь! – Милана моментом просекла направление моих рук и взглядов. Даже шлепнула в попытке отогнать.
– Проверить хочу.
– Что?! – Она взвизгнула, отпрыгивая дальше и кутаясь в простыни.
– Как там все. Не испортилось ли?
– Иван! Прекращай!
– А что такое?
– А если Кирилл придет? – Она на полном серьезе смотрит на дверь. Открытую, между прочим. Ночью эта дверь из комнаты ее нисколько не смущала.
– Пешком? Прямо от Тихона? Думаешь, он вышел сразу же, как мы отъехали вчера?
– Черт! Я забыла… – Она такая красивая, даже когда стыдится и смущается.
Растрепанные пряди разбросаны по плечам, тонкая кожа светится румянцем… Потрескавшиеся губы – яркие, горят от наших шальных поцелуев до сих пор. Такой цвет не даст ни одна, самая крутая, помада в мире.
– Забыла, что ребенка нет дома? – Снова, крадучись, ползу к ней по кровати…
– Угу. – Такое горе на милом лице. Такая растерянность, что даже смешно.
– Зато я помню! – Роняю ее на подушки, пользуясь тем, что девушка совсем ушла в свои мысли.
– Но это же неправильно, понимаешь, нет?
Ей плевать, что я сейчас лежу сверху и прижимаюсь всем телом. И нисколько не скрываю желания повторить все то, что делал с нею не так давно. И трусь об нее. И носом в шею вдавливаюсь. Хочу съесть. Вот прямо сейчас, целиком!
– Было бы хуже, если бы он был здесь. А ты забыла об этом!
– Господи… Ты не представляешь даже! – В изумрудных глазах такой ужас, что даже мне становится не по себе.
– Чего? – В голову лезут нехорошие мысли. И ревность. Жгучая, гремучая, оглушающая.
Если она сейчас расскажет, как сын застал ее в постели с кем-то другим… Не знаю, что буду делать. Скорее всего, свихнусь. Прямо тут, не сходя с места!
– Стефа.
– А с нею-то что? – Если Стефа ее застукала с кем-то – уже не так страшно. Но сути не меняет, от слова совсем.
– Их с Тихоном Кирюшка поймал на горячем. Представляешь? – Ей и страшно, будто бы, но смех с трудом сдерживает.
А меня отпускает напряжение. Так легко становится, так
