Говорят какая-то блядь, но с претензиями. Олежа твой как фантом оперы мотается по высоким кабинетам, но… Корячится ему срок за растрату. Это, кстати, вот…
Мне в руки ложится тонкий конверт с синей печатью на лицевой стороне. Прекрасно. Повестка из суда. Горло рвет истеричное хихиканье. Барабан в переноске начинает орать как самка саблезубого тигра в период спаривания. Это какой-то дурдом на выезде. Вся моя жизнь – дурдом. Выпускаю мою красавиц и молча иду в комнату, гостеприимно выделенную мне Галюней.
– С ума сошла, – шепчет Зюнька. Дура. Думает я ее не слышу. Да у меня слух стал, как у служебной овчарки.
– Ты куда? – встревоженно интересуется Соломинка. Явно прикидывая, нет дли у меня колюще-режущих предметов, или на худой конец веревки с мылом.
– Собираться в клуб, – рявкаю я. – Я мини твою возьму? И кофту ту с декольте до пупа.
– Растянешь, – вздыхают мои подружки лютые.
– Ничего. Не облупитесь, если растяну. Кстати, слежки не было за вами?
– Слежки? О, да нас прям пасли. Но мы ушли от наружки, и вот мы тут. Ты в безопасности, дорогой товарищ, – выпучив глаза изгаляется Зюнька. – Это что, новый загон беременный? Ау, Оля… Ты не мистер Бин. Слежка. Надо же…
– Остин Пауэрс, вообще-то, мистер Бин просто смешной, – шепчет Галка, дернув Лаптя за полу пиджака. – Не зли ее. Там не знаю чего у нее под бантиком сейчас творится. Оля, бери все, что хочешь.
– Остин Пауэрс тоже смешной, – начинает заводиться Зинка.
– Не такой, как Бин, – встает в позу Галка. Ну все, начались в колхозе танцы. Но мне плевать.
– Едем в клуб. Я хочу танцевать, – гаркаю я, и с силой ботнув дверью, вваливаюсь в полумрак моего обиталища, опускаюсь на пол и наконец – то даю волю слезам. В клуб пойду с носом распухшим и глазами-щелками. Ну и пусть. Пусть. Никто мне не нужен. Я сама справлюсь. А этот Райский чертов, пусть провалится в ад. Хотя нет, там он свой. Даже слежки не было. Гад, гад, гад. И Сашулю жалкооооо….
Вадим Райский
Станем мы храбрей и отважней льва…(Песня про зайцев)
– Папа, где моя Оля? – кривит губки моя принцесса, собираясь заплакать. Я, кстати, тоже сейчас бы всплакнул, если честно. И кошка эта мерзкая… Лежит у меня на коленях, по-хозяйски. И я путаюсь пальцами в ее шелковистой шерсти. Я сто, глажу эту шерстяную гадину? – Это ты ее обидел, потому она ушла?
– Нет, – вру я дочери, позорно отводя глаза от взгляда слишком серьезных глаз малышки. – Просто Ольга Петровна совсем не понимает шуток.
– Я тоже не понимаю, папочка, – дует нижнюю губку моя дочь. Дует как эта мерзкая зайчиха, пролезшая в наши судьбы без мыла, блин. И нос так же морщит. Один в один. – Верни Олю. Или я объявлю голодовку. Прямо сейчас объявлю, понял?
– Детка, ну зачем нам тут чужая женщина? Нам и так хорошо, – черт, ну какой я мудак. Скидываю с колен кошку, после которой брюки придется выкинуть. Они все покрыты мерзкими белыми волосками. Да твою мать. – И кошку я тебе куплю. Только твою. Она будет лучше этой.
– Она не будет кошкой Барабаном. И без Оли мне не нужна никакая кошка. Ничего не нужно, понял? Это тебе хорошо, а всем остальным нет. Мне плохо. Оля ушла, и мама… – топает ножкой Сашуля. Интересно, в кого она такая упрямица. Все ей вынь да положь. Вот я найду эту задастую ведьму, ох, что я с ней сделаю.
Хватаюсь за телефон, проводив взглядом, шаркающую ножками словно крошечная старушонка, дочь.
– Слушаю, Вадим Игоревич, – тут же отзывается трубка твердым голосом начальника безопасности моего концерна, который я совсем забросил. И все из-за кого? Чертовой бабы, без которой в этом доме стало невозможно. Черт…
– Найди мне бабу, – рычу в трубку, вдруг осознав, что я сейчас подумал.
– Это… Ну, Григория Палыча может на это делегируйте. Он в этом спец, а я только по безопаске, – сбивается с делового тона начбез. Как там его зовут, вспомнить бы.
– Ты дурак, Бекасов? – о, фамилию вспомнил, уже кое-что. – Мне нужна няня.
Молчание повисшее на том конце провода становится совсем уж гнетущим. Я начинаю заводиться. В глазах пляшут херовы огненные зайки. Еще немного и…
– Господин Райский, к вам гостья, – слава богу меня приводит в подобие нормального состояния Аглая. По своей привычке появившаяся рядом, словно черт из табакерки. Эта женщина ходит, как ниндзя. Сбрасываю незадавшийся разговор. Сердце колотится так, что кажется сейчас лопнет. – Нянька приползла на пузе? Зови быстро. Я знал, что у нее не хватит кишки, чтобы вот так меня кинуть.
– Нет, это не Ольга Петровна, – разбивает все мои мечты в прах мерзкая баба. Уволю ее на хер. Всем дам пинка под зад. И с какого, блядь, такого хера прислуга называет прислугу по имени отчеству? – И на ее месте, я бы тоже ушла. Вы, господин Райский…
– Шшшшшто? – я аж с присвистом начинаю говорить от такой наглости. Меня учат? И кто? – Ты не на ее месте. Берега попутали все? Да я… Да вас…
– Простите. Там за кошкой приехала подруга няни. Звать, или просто отдать ей животное? Вы же, наверняка, не станете заниматься такими мелочами, – что это? В голосе всегда ледяной экономки ехидство? Да что происходит, сука?
– Зови, – машу рукой, боясь снова сорваться в агрессию. – А ты уволена.
– Да пожалуйста. Работать в доме самодура, который не ценит людей, не жалеет дочь и разбаловал свою мать до состояния уродства, так себе удовольствие. Тетя Валя, кстати тоже уходит. И горничные готовят заявления. Платите вы, конечно хорошо, но… – Аглая идет к двери, с такой прямой спиной, что кажется вот-вот переломится. А я сижу с отвисшей челюстью. Это что за бунт такой в моем доме? Что сделала эта чертовка толстозадая? Околдовала всех? Всех, включая меня. Превратила меня в чудовище. А может это не она? Может я таким и был, просто… – Аглая, извини. Я погорячился. Останься, пожалуйста. Без тебя этот дом загнется.
– Он не без меня загнется, – оглядывается на меня прислуга. Ставшая мне почти родной. – Без здравого смысла.
– Я ее верну. Обещаю. Но, только ради Саши.
– Пффф, – хмыкает Аглая, даже не обернувшись.
Время кажется растянулось, словно жеваная жвачка. Где там гостья то? Может привязать ее к батарее и пытать? Или взять в заложники, и выдвинуть требования? Обменять ее на зайку-побегайку. Нет, я точно рехнулся. Еще никогда я не желал так женщину, которую почти не
