словно мы даём друг другу торжественную клятву быть вместе в горе и в радости, обещаем заботиться друг о друге и любить, любить до тех пор, пока хватает сил.
Это нечто большее. Для меня так точно. И я понимаю это, когда делаю её своей. Сливаюсь с ней воедино.
Её вздох. Ещё и ещё. Её слабенький вскрик. Я хочу, чтобы он звучал громко и победоносно. Не я обладаю ею. Не она – мной. Это очень удобный симбиоз, когда порознь хуже, а вместе – идеально. И я хочу, чтобы она поняла это, осознала и приняла как данность.
Толчок. Ещё толчок. Слаженное гармоничное движение навстречу друг другу. Мы как будто бежим и неизменно сближаемся. Расстояние становится короче, дыхание чаще.
– Спой для меня, – прошу перед тем, как столкнуться с Аллой невыносимо близко. Дыхание в дыхание. Глаза в глаза. Тело к телу. Мы искрим так, что кажется: ещё немного – и придётся вызывать пожарную команду.
И она кричит. Стонет. Дрожит. Извивается. Мир вспыхивает до небес только для нас двоих.
– Мой Якорь, – шепчу перед тем, как окончательно раствориться в ней. – Никому тебя не отдам. Ни за что!
Глава 30
Алла
Его телефон звонит, когда мы уже расслабленно лежим в кровати под одеялом. Голые, обессиленные. У Драконова моторчик с вечной подзарядкой от воздуха. Он на одном разе не успокаивается, но я это помню. Узнаваемо знакомо.
– Мать, – отключает он телефон и отшвыривает его как таракана.
– Может, ты бы поговорил? – делаю осторожненький шажок. Арк вздыхает.
– Алл, это бесполезно. Сотрясание воздуха. Но сейчас я знаю точно, чего она хочет.
У него такая мрачно-решительная улыбка, что мне искренне жаль его маму. Я почему-то представляю, каким будет мой дракончик в детстве. Вечным шилом и неугомонным нарушителем всех правил и границ. В отца. Даже мысли не приходит, что малыш может унаследовать что-то и от меня. Как-то, глядя на Драконова, хочется поднять лапки кверху, признавая, кто у нас доминант по генам. Во всём остальном я ещё поспорю и не раз.
– Что ты натворил в этот раз? – не могу сказать, что очень хорошо его знаю, но вот это выражение лица слишком характерно для определённых знаковых моментов.
– Почему сразу натворил? – пытается возражать Драконов, но вяло. – Ничего я не натворил. Всего лишь документы из экономического забрал, как и хотел. Надоело тянуть, думать, гадать, прикидывать. Баста. На этом великий экономист закончился. Мне хватило поработать с цифрами да расчётами совсем немного, чтобы понять: понимаю, могу, но не моё. У меня душа не горит, а тоскует и мечтает куда-нибудь удрать, спрятаться, увильнуть.
– А в больнице? – наблюдаю, как он расплывается в улыбке – искренней и широкой.
– Совершенно другое. Ты не поверишь. Конечно, панели мыть и унитазы не предел мечтаний, но атмосфера другая. Мне там нравится.
– Внимание медсестёр, – поддакиваю и киваю.
– Ревнуешь, – улыбается он ещё лучезарнее и подпихивает меня локтём в бок. Довольный как слон. Так и хочется что-нибудь язвительное брякнуть, чтобы улыбочку подправить. Но, боюсь, сейчас мне не удастся ему настроение испортить, да и не хочу я ничего менять. Нам хорошо.
– Констатирую факты, – пытаюсь держать лицо. – Нелёгкая у тебя доля, Драконов – отбиваться от толпы жаждущих прикоснуться к святыне.
– Таки ревнуешь! – хохочет он довольно. Глаза у Арка сияют. Серые и пронзительно чистые.
Пальцы так и тянутся потрогать его ресницы, очертить контур губ, пробежаться по подбородку, задержаться на груди. Прислушаться к дыханию. Приложить ухо, чтобы услышать, как бьётся его сердце. Делать глупости и не бояться выглядеть смешной. Потому что с ним легко. Он весь такой светлый, из него рвутся наружу лучи позитива.
– Ты не поверишь, Оса, но больше всего мне нравится убирать в женских палатах. Там самые прекрасные – дамы в возрасте. Милые старушки. Честно говоря, не все такие, но мне нравится наблюдать, как они разговаривают, рассказывают семейные легенды и басни. Шаровая Молния поначалу говорила, что после моего посещения, у пациенток зашкаливает пульс и давление.
– Ещё бы, – фыркаю я и таки добираюсь ладонью до живота. У Арка темнеют глаза. Он накрывает пятернёй мою руку, тянет её и устраивает повыше – на груди. Наверное, он прав: так безопаснее. Надо бы отдохнуть.
– Это тонус выздоравливающих. Они потом резко идут на поправку, – трётся он носом о мою шею. – Не могу надышаться тобой.
Его откровения выбивают дух. Не дают дышать. В груди – стеснение, в горле – тиски от его откровений.
– М-да? – бормочу невразумительно.
– Точно. Ты пахнешь удивительно.
Самый большой афродизиак валяется сейчас в моей постели. Но лучше я об этом говорить не буду, а то он скоро из меня не то, что верёвки совьёт, а и косичку заплетёт мастерски.
Он щекочет меня ресницами. Намеренно. Улыбается тонко и хитро. Ему нравится впитывать мои вздрагивания, сбитое дыхание, реакцию на его прикосновения.
– Я расскажу тебе стрррашную тайну, – целует Арк меня в плечо, – желательно не смеяться, а если хочется, то делать это деликатно.
– Обещаю, – обвиваю его руками и замираю от блаженства: Арк большой и горячий, так приятно чувствовать его рядом.
– Не секрет, что хорошая жизнь балует. Ну, все эти блага цивилизации: приходящая домработница, повар, изысканная еда, неизвестно откуда берущиеся чистые простыни и одежда.
Это как часть интерьера – к этому привыкаешь и не замечаешь. И этого жутко не хватает в самом начале, когда ты пытаешься начать новую жизнь. Когда приходится выполнять те функции, которые в тебе развиты не были. Стирать, убирать, готовить еду. Это могло бы убить и не такого дракона, как я. И мыслишки подлые в голове рождаются: а может, ну его на фиг?
Ну, жил себе растением, можно жить и дальше. Всё есть: тепло, добро, забота. Три штаны в институте, улыбайся маме, стиснув зубы, выслушивай изредка папу. Прохлаждайся. Всё равно будет тебе и тёплое место, и не обязательно в полную скотину превращаться.
– Тяжко? – спрашиваю с интересом. Его рассказ о жизни без забот – словно кино
