Дедом Морозом. Тянусь к вороху покупок. Вынимаю сверток.
– Смотри, красиво же! – говорю я, разворачивая обновку, но Белый смотрит на меня все тем же тяжелым взглядом.
– Он не соврал, – заговаривает вдруг Федя сухо и отрывисто. – Насчет зоны. И прочего. Он правду говорил.
– Кто? Смычкин? – переспрашиваю я, а моя улыбка тает. – И что? Ну, говорил, и говорил. Это что-то меняет?
Федя качает головой, трет затылок. А я тянусь рукой к его большой и горячей ладони, лежащей на столе. Накрываю ее пальцами, сжимаю.
– Я, между прочим, тоже правду говорила, – шепчу я, глядя Феде прямо в глаза. – И никто другой мне не нужен. Я тебя люблю, мой любимый муж.
Вижу, как Федя потихоньку оттаивает. В его черных глазах появляются мои любимые искорки. Его лицо меняется, а на губах появляется полуулыбка.
– Покажи еще разок, – говорит мой Белый, кивая на свитер в моих руках. Я послушно приподнимаю его в руках, встряхиваю легко, чтобы был виден рисунок. – Забавно. Думаешь, мой фасон?
– Тебе нравится? – улыбаюсь я, пытаюсь не смеяться, потому что с трудом представляю на брутальном и могучем Феде этот предмет гардероба.
– Очень, – усмехается любимый и предлагает: – Что-то я проголодался. Тут поужинаем?
– Нет, дома. Нужно только разогреть, – говорю я, потому что у меня нет желания оставаться здесь, в людном месте. Хочу, чтобы никто нам не мешал. Хочу моего Белого в безраздельное и неограниченное временем пользование. Имею право. Он мой муж, вообще-то! Да и свитер необходимо примерить. Желательно непосредственно на обнаженный торс моего мужа.
– Как скажешь, родная, – кивает Федя и просит счет у официанта за чай и кофе, который мы не успеваем выпить.
Уже дома, поужинав, примерив все обновки, забравшись в постель, мы с Федей лежим, крепко обнявшись. Я не спрашиваю, просто знаю, о чем думает любимый.
– Насчет отца, – заговаривает Федя негромко.
– Если не хочешь, не нужно рассказывать, – перебиваю я его.
– Ты должна знать, – возражает он, а я поднимаю голову и смотрю в глаза любимого: – Лучше я сам расскажу, чем какой-то сморчок.
– Ты хотел сказать: «Смычкин»? – догадываюсь я.
– Можно и так сказать, – хмыкает Федя и смотрит в стену напротив.
Моя улыбка исчезает. А мне хочется крепче обнять Федю, потому что я догадываюсь: история, которую он расскажет, будет непростой.
***
Федя предпочитает не вспоминать о тех временах. Было и было. Сколько лет проходит? Он намеренно не считает. Этот факт в биографии просто есть. Его не стереть. И жить с этим Федя уже научился.
Ему сложно говорить на эту тему со всеми подробностями. Да и Надие о них знать не обязательно. Потому Белый ограничивается сухими фактами.
В целом отец Феди на хорошем счету, уважаемый в деревне. Все ставят его в пример, начальство радуется и одаривает премиями. За пределами дома Лев Белявский образцовый гражданин и житель деревни, а за запертой входной дверью отец Федора ведет себя иначе, когда нетрезв. Все начинается с того момента, как мать возвращается из районной больницы. Вся в слезах, а после сутки не встает с постели.
Сначала Федя не понимает, что происходит и почему между родителями постоянно вспыхивают ссоры. На тот момент Белому едва исполняется четырнадцать, но ростом и комплекцией Федя вымахивает гораздо выше и крупнее бати, а все свободное время Белый торчит в школьном спортзале, либо тягает «железо» с пацанами.
А на следующее утро, после возвращения матери, Белый слышит пьяный голос отца:
– Весь в папашу! Такой же...‚ – отец замолкает и смотрит уже на мать, – а мне родить не можешь! Опять выкидыш! Мало я тебя ремнем...
Федя удивлен, потому что свято верит в то, что Лев Белявский – его отец. Или батя просто пьян, потому и говорит всякую ерунду?
– Не при сыне, Лев, – качает головой мама, она все еще немного бледна, а Белый хмурится.
– Он мне не сын! – звереет отец, швыряет на пол почти пустую бутылку из-под водки, следом летит и закуска. – Шалава!
Белый успевает заслонить мать прежде, чем до нее добирается батя. Действует скорее на инстинктах. Просто отражает удар и уже с опозданием понимает, что батя слишком пьян, чтобы удержать равновесие и устоять на ногах. И как назло, наступает на остатки, слетевшие со стола, и поскальзывается.
Мать кричит в голос, а Федя смотрит на все, словно в ступоре.
Кровавая дорожка тянется от угла стола до пола. Отец оседает и заваливается набок.
– Вызывай милицию, – глухо обращается Федя к матери, а та трясет головой.
Милиция появляется сама. Давний друг отца – участковый, как раз наведывается в гости и видит всю картинку.
Белый не уходит от ответа. Все рассказывает, как есть. Отцовский друг бросает тонкие намеки на то, что не помешало бы денежное вознаграждение. Но Федя только психует и со всей дури впечатывает кулак в челюсть участкового.
А после события стремительно закручиваются так, что Федя приходит в себя уже в колонии. И начинается совсем другая жизнь, о которой Белый и подавно не собирается рассказывать любимой.
Он смотрит на свою девочку. Наверное, он не может любить ее сильнее, чем сейчас, в эту секунду. Она плачет за него, негромко всхлипывает. А Феде хочется стереть эти слезы, вытравить грусть из глаз.
– Ну, ты чего, да нормально все, – утешает он свою девочку.
– А ты не спрашивал у мамы... Не знаешь, кто твой отец? – вздыхает Надия.
– Говорила уже после, когда я вернулся, – кивает Белый, а руками поглаживает любимую по волосам, – вроде, был у нее жених. В армию ушел и погиб. А мать за батю вышла замуж.
– Понятно, – вздыхает Надия и заглядывает Феде в глаза: – Знаешь, я очень хочу, чтобы у нас с тобой была большая семья.
– Значит, будет, – кивает Белый.
У него щемит под ребрами, потому что слышать такие слова от Надии – настоящее счастье. Большая и дружная семья для Феди несбыточная мечта. Хотя. С тех пор, как у Белого появляется любимая девушка ему все больше кажется, что несбыточных мечтаний просто не бывает. Они все сбываются.
– А участковый что? Он ведь мог что-то сделать, мог повлиять! Да даже предоставил все, как самооборону. Тебя бы не посадили!
