и воспалённое сознание подсунуло ему видения, болезненно похожие на реальность.
Брр, примерещится же такая дурь!
— Ромашка!
Звук застрял эхом в брёвнах навеса.
— Ромашка, тьфу на тебя! Что за детские прятки!
Что-то шевельнулось на самом краю видимости, Макс развернулся и успел заметить мелькнувшую наверху тень.
Не показалось. Всё это ему не показалось.
Лестница была приставлена рядом с душем: иногда приходилось забираться наверх и прочищать слив и мыть бак для воды. Макс взлетел по ступенькам, будто у него отросли крылья, и чуть покачнулся на покатой поверхности.
Что станции крыша, то транспортному контейнеру — дно: гладкое и текучее, оно было сделано так, чтобы разбить острым носом воздушный поток и не цеплять его ничем больше. Изнутри кривую лодку переделали так, чтобы сделать её хоть сколько-нибудь прямоугольной, а отсюда, сверху, она казалась чем-то космическим, инопланетным.
Маргарета лежала на самом гребне, вытянувшись вдоль и заложив руки на голову. Макс попробовал ногами прибитые к крыше бруски. Чуть подумав, снял ботинки, пристроив их на краю, босиком добрался до верха, побалансировал там немного. Аккуратно, приставным шагом, подошёл к Маргарете.
Он стоял у неё в ногах, иногда опасно оскальзываясь.
— Уходи, — велела Маргарета. — Ты портишь мне вид.
Макс хмыкнул и сел, сразу же приобретя устойчивость.
Маргарета молчала. Она лежала неподвижно и смотрела вверх, — только ветер иногда игриво кусал её за расстёгнутую рубашку и трепал широкий низ штанин. Под серой тканью майки Макс успел заметить аккуратные горошины сосков и сам удивился тому, какое впечатление они на него оказали.
Макс вздохнул и откинулся назад, уперевшись локтями в крышу.
Небо уже отравил вечер: насыщенную, пронзительную синеву с востока пожирала темнота. У самого горизонта, над лесом, оно уже почти выцвело в сизую черноту. На западе цвели закатные отблески.
Облака плыли быстро, их несло на северо-запад, смешивая и путая. С одного бока лёгкие белые кучеряшки сталкивались с тёмными тяжеловесами, сливались с ними, терялись в них. А с другого — мрачную плотную тучу размывало в белёсую рябь.
Розовое западное небо под тучами казалось тревожно-багровым, как будто где-то за ним взрывалось и горело. Там, наверху, словно наступил конец света, и только глупые людишки не успели пока его заметить.
Потом на горизонте показался дракон. Он летел — тёмная важная тень — через небо, и иногда на нём бликовало солнце, а иногда он попадал в сизую тень облаков.
— Драконы летают, — сказала Маргарета. — Погода лётная.
Макс пожал плечами:
— Любая погода — лётная.
— Для драконов есть…
— Ты не понимаешь как будто.
Маргарета вздохнула. Когда-то, ещё в Монта-Чентанни, она дразнила его: мол, это виверны летают в любую погоду, а драконам дают выходных…
Но по правде, всякая нелётная погода начинала считаться лётной, если это было необходимо. После одного из таких «нелётных» вылетов Маргарета долго сидела у Макса костлявой задницей на коленях, отогреваясь и растирая уши.
— Погода лётная, — упрямо повторила она сейчас.
И Макс согласился:
— Лётная.
А потом помолчал и спросил, так и глядя в небо:
— Обиделась-то на что?
— Ты считаешь меня свиньёй!
Макс вытаращил глаза и выпрямился:
— Чего?
— Да я…
Маргарета набрала воздуха, открыла рот… а потом закрыла. И вся как-то вдруг расслабилась, выцвела. Взгляд у неё стал пустой и неподвижный.
— На, — Макс пошарил по карманам и протянул ей тряпку.
— Если тебе так надо мыть…
— Не мой. Кинь в меня.
— Зачем?..
— Ты же сердишься.
Маргарета моргнула. Взгляд её сфокусировался на Максе, осоловелый и какой-то замеденный.
— Я устала.
— От чего ты устала?
Она моргнула снова.
— Не знаю. От всего?
— Я думаю, ты устала грустить.
Несколько мгновений Маргарета смотрела на него с недоумением. Невесело засмеялась. А потом резким движением выцепила у него из рук тряпку и — не кинула, нет.
Со всей дури приложила его по плечу.
— Ау!
Маргарета замахнулась ещё раз. Тряпка когда-то была, наверное, казённой простынью, на это намекала узкая голубая полоска. Била она хлёстко, не так чтобы больно, но ощутимо. На чужой майке, которую Макс натянул вместо комбинезона, оставались грязно-мокрые следы.
— Ай! Ай, да прекрати же, мы так с крыши свалимся! Я сказал кинуть, и один раз, а ты!..
Маргарета совсем разошлась. Она сидела на гребне крыши, смешно вцепляясь босыми пальцами ног в обшивку, вся напряжённая, раззадоренная, острая, и попадала кончиком тряпки на удивление метко, как будто долго тренировалась.
Макс увернулся раз, другой. Маргарета тяжело дышала, обрисованная майкой грудь ходила вверх-вниз, гладкая ткань подчёркивала соски. Девушка хмурилась, а ещё кусала губу, чтобы не улыбаться уж слишком сильно. Вот же зараза!..
Макс пропустил особенно обидный шлепок, а потом резким движением схватил Маргарету за кисти рук, прижал их к нагретой солнцем крыше, сжал посильнее.
Они столкнулись лбами. Оба тяжело дышали.
— Хулиганишь? — хрипло спросил Макс.
Маргарета зашипела и рванулась, но он держал крепко. Попыталась боднуть — он увернулся. Извернулась, чтобы пнуть, но чуть не покатилась по крыше вниз, Макс перехватил её за предплечье и дёрнул обратно. Тряпка скорбной кляксой валялась чуть в стороне.
— Ты чего дерёшься? — строго спросил он.
— Больно? — с виноватой надеждой спросила она.
— Ерунда, — отмахнулся Макс, — дело житейское. Но ты у меня сейчас…
Он хотел сказать: «получишь», и сделать что-нибудь эдакое, сложно даже придумать, что именно. Мысли путались, всё казалось вдруг насыщенным, интенсивным до головокружения.
Определиться Макс не успел, да и договорить тоже. Потому что Маргарета вдруг глянула на него хитро, снизу вверх, выгнулась и широким, размеренным движением лизнула его в лицо, от подбородка до виска.
— Вон то облако. Похоже на лошадь. Видишь?
— Которое? Это?
— Правее. Ещё правее. Вон там серая картофелина, потом такая длинная ерундовина, и вон там… ну вот. Размыло.
— Похоже на кляксу.
— А было — на лошадь!
— Конечно-конечно. А в тестах с картинками у доброго дяди ты тоже лошадей видишь?
— Иногда…
— И что дядя говорит?
— Ничего не говорит. Кивает.
— А прописывает потом что?
— Ставит штампик «годен»!
— Очень странно… о, посмотри вон туда. Похоже на кудрявого бородача, видишь?
— Мне кажется, на женщину больше.
— С бородой?
— Это воротник с кружевами!
— На лице?!
— Да что бы
