Вдребезги. Все вдребезги. Мой мир. Ее вселенная. Мое самообладание. Ее сдержанность.
Надуманные «нельзя» растворяются в шумном дыхании – одном на двоих. Вечное «должен» рассыпается на осколки. Превращается в пыль. И ничего больше не мешает погрязнуть в этой неправильной-правильной близости.
Славкино податливое тело плавится под моими ладонями. Пальцы скользят по родным изгибам, вырисовывают новые узоры, стирают чужие прикосновения. И нет больше ни меня, ни ее. Снова есть только мы. Ненормальные, сбрендившие, подсевшие друг на друга, зависимые.
– Ты что творишь?
Едва уловимо шепчет Стаська, и сама же запутывается в моих волосах. Тянет ближе к себе, обвивает стройными ногами бедра, отчего догорают последние искры терпения. И я лечу в пропасть гребанного удовольствия, без сожалений утаскивая Славку за собой.
– Тимур…
Сипит надсадно. Пытается в хвост собрать разметавшиеся по обнаженным плечам волосы, а они не слушаются. Бросает эту затею, роняет неприметную черную резинку на пол и всхлипывает, прикрывая подрагивающие веки. А у меня от этой щемящей нежности внутри все звенит, заставляет сгрести чертову девчонку в охапку и бережно вести руками вдоль позвоночника.
– Ну, чего ты, принцесса? Не понравилось?
– Дурак!
Вскидывает подбородок Аверина, и я снова проваливаюсь в серебристо-стальную бездну ее глаз. Осторожно стираю застывшие на ресницах слезинки, очерчиваю овал красивого лица и, не устояв, впиваюсь томительным выматывающим поцелуем в ее припухшие губы, чтобы снова выпасть из реальности и потерять счет времени.
– Станислава Константиновна, – из-за шторки раздается глухое покашливание, и мы вдвоем замираем, как пойманные на «горячем» подростки. – Прошу меня извинить, но вы еще модели смотреть будете?
– Нет.
Выдыхаем мы в унисон и с облегчением слышим звук удаляющихся шагов. А потом я не без труда отстраняюсь от Стаси, помогаю ей выудить белье из вороха фатина и не без сожаления застегиваю крючки темно-синего кружевного бюстгальтера. Не отстраняюсь, пристально наблюдая, как Аверина ныряет в узкое тугое платье, и придвигаю ее к себе, устраивая ладони на соблазнительном плоском животе.
Застываем. Не двигаемся. Ловим отголоски дурманящей близости. Разве что не шатаемся, как пьяные.
– Ты должна отменить свадьбу, Слава.
Сминаю пальцами тонкую ткань, веду носом по хрупкой шее, ловлю губами разбежавшиеся по коже мурашки и попадаю в нирвану. Эта девчонка определенно стоила того, чтобы послать все договоренности и вопреки уговорам сорваться в Москву раньше срока.
– Почему ты вернулся, Тимур?
Как будто подслушав мои мысли, спрашивает Станислава и превращается в напряженную струну. Кусает щеку изнутри, впивается ногтями в мои ладони, цепенеет. И я понимаю, что ей нужна правда. Ложь разрушит неустойчивый мостик, протянувшийся между нами, и отбросит на сто шагов назад.
– Потому что не мог смириться с тем, что ты выходишь замуж за другого.
Мое признание падает на пол, словно водородная бомба, только действует с точностью до наоборот. Склеивает разбитое, возвращает утраченное, проливается лечебным бальзамом на незажившие до конца раны. И я собираюсь сказать Стасе, как дико по ней скучал и что под дулом пистолета больше ее не отпущу, когда наше уединение бесцеремонно нарушают.
– Ты?!
Больше похожий на ультразвук крик врезается в барабанные перепонки, из-за чего мне приходится выплывать из расслабленной неги и концентрироваться на появляющемся за спиной раздражителе – моей собственной сестре, напоминающей готовую ринуться в бой амазонку.
– Решила опять моему брату жизнь испортить?!
Продолжает вопить мелкая, и я со всей серьезностью собираюсь отвесить ей увесистый подзатыльник. Внутри все кипит от впивающегося колючкой в грудь обвинения, и я рычу, разворачиваясь к сестре и закрывая Стасю корпусом.
– Не лезь!
Всеми фибрами ощущаю, как от меня плывут злые острые волны, о которые можно порезаться, но Валерия отличается фамильным упрямством и бесстрашием Громовых. На мой призыв не вмешиваться она лишь невозмутимо поправляет уложенную в мелкие кудряшки прическу и набирает в легкие воздуха.
– Ты из-за нее такой шанс прос… фукал, а я не лезь?!
– Замолчи!
В эту секунду я готов разругаться ради Славки с целым миром. Готов рвать и метать, сдвигать горы, ронять небо и черт знает что еще, лишь бы не видеть ее побелевшее лицо и искусанные в кровь губы.
– Замолчи, Лера, – повторяю с нажимом и встряхиваю сестру за плечи, чтобы угомонилась.
Только вот магия момента уже безвозвратно упущена, задавлена суровой реальностью. Пропасть недосказанности снова простирается между нами со Стасей, мешая здраво рассуждать. Поэтому неудивительно, что Аверина бочком протискивается между мной и стенкой, подхватывает по пути ботинки на высоком каблуке и рвано выдыхает.
– Не надо, Тимур.
Бросает едва различимо через спину, торопливо обувается и стрелой мчится к выходу. Неуклюже спотыкается о светло-бежевый коврик «добро пожаловать», цепляется за подлокотник стоящего рядом кресла и выскакивает за дверь, ни с кем не прощаясь, пока я нещадно туплю.
– Мелкая, если б не ты…
С трудом глотаю толпящиеся на языке маты и срываюсь за Стасей, игнорируя летящее вслед «Ну, и беги за ней, идиот!». Скатываюсь с лестницы, вываливаюсь на ступеньки и успеваю поймать за запястье Славу до того, как она исчезнет, оставив меня наедине с едким разочарованием и мерзкой тоской.
Бережно беру ее лицо в ладони, вынуждая смотреть мне прямо в глаза, и снова целую растерявшуюся от моего напора девушку. Прижимаю крепче к себе, глажу поясницу, лопатки, плечи. Потому что внутренние тормоза отказали примерно час тому назад, стоп-сигнал не срабатывает, а мягкие тонкие пальцы так ожесточенно царапают мою шею, что я тону в опутавшем нас безумии.
Не знаю, как я вообще пережил столько дней без нее…
– Слава! Аверина! Ты что творишь, твою мать?! – мы настолько глубоко погружаемся в накрывшую нас болезненно-страстную бездну, что далеко не сразу отлипаем друг от друга и не с первого раза фокусируемся на сигналящем нам Шилове.
Вероятно, он стал свидетелем происходящего, и теперь может похвастаться неровными малиновыми пятнами на щеках и дергающимся глазом. Только меня этот факт ни разу не радует. До выворачивающей внутренности бури не хочу, чтобы Стася отвечала за последствия моего поступка и на нее полилась мощным потоком грязь.
– Не вмешивайся, пожалуйста.
Невесомо касаюсь губами Славкиного виска, слетаю с порожек и преграждаю Кириллу путь, не позволяя ему приблизиться к дрожащей девушке, обхватившей себя руками. Ненавижу его так же сильно, как он меня, и готовлюсь, что грядущая беседа ничем хорошим не кончится.
– Свадьбы не будет, Кир.
Озвучиваю единственную логичную после всего случившегося истину и равнодушно встречаю колючий враждебный взгляд. Не трогает. Меня не трогает, в отличие от багровеющего Шилова, гневно раздувающего ноздри.
– Да пошел ты! Отстань от Станиславы, Гром! Вали на хрен! Катись уже обратно в свою Англию!
Выплевывает мне в лицо бывший друг, нагнетая и без того тяжелую атмосферу, а у меня забрало падает. Копившаяся месяцами злость концентрируется под ребрами, пальцы на автомате сжимаются в кулак, и рука сама впечатывается Шилову в челюсть.
Не вижу ничего, кроме кровавой дымки перед глазами. Веду себя, как подросток с бурлящими гормонами, а не как уравновешенный взрослый мужик. И бью Кирюху еще раз. С удовольствием. С оттяжкой. Отчего он грузно оседает на влажный тротуар, держась за наливающуюся бордовым скулу.
– Урод!
Шипит хрипло, порываясь вскочить на ноги, и приземляется обратно на задницу, пока мой внутренний зверь призывает закончить начатое – сломать Шилову пару ребер, вывихнуть плечевой сустав, чтоб плавать еще пару месяцев не смог. Только вот вдолбленный с раннего детства в подкорку принцип «лежачих не бьют» сильнее шкалящего адреналина.
