Поэтому косячок я передарила Генчику, и он был весьма рад.
Они приходили всё реже и реже. Видимо, сочли, что дружеский долг исполнен.
Остались только Генчик и Юка. Юка приходила почти каждый день, но я не желала с нею разговаривать. Она заглядывала в палату и молча вешала на спинку моей кровати пакет с разными вкусностями. Она не жалела денег на экзотические блюда — в заветных пакетиках я находила и суши из японского ресторана, и дорогие шоколадные пирожные из кофейни. Мне нравилось смотреть на эти продукты, каждый раз я заглядывала в мешочек с трепетным предвкушением ребенка, который разворачивает рождественский подарок.
Но ничего из принесенного Юкой я не ела. Что-то отдавала Аннет, что-то — больничным нянечкам. Все они считали меня чудачкой, а я предпочитала давиться больничными супами и кашами.
Генчик приходил несколько раз в неделю. Я никогда не знала о его визите заранее, поэтому ждала его всегда. Каждое утро я не ленилась причесываться и подкрашивать ресницы. Пусть он видит, что я красива даже, когда у меня сломан позвоночник.
Аннет называла меня чокнутой.
— Ты бы ещё платье вечернее нацепила, — смеялась она.
— И нацепила бы. Только, боюсь, это будет нарочито выглядеть.
— Очень его любишь, да?
— Разве можно его не любить!
— Он красивый.
— Еще бы.
— Знаешь, Настя, я немного тебе завидую.
— Почему? — удивилась я.
Мне вспомнилось, как Дюймовочка однажды сказала, что она мне тоже завидует. И Дюймовочка, и Аннет были гораздо красивее меня. Разве красивый человек может завидовать некрасивому?
— Я вот не люблю никого до такой степени, чтобы краситься в больнице. Знаешь, я здесь совсем опустилась. Иногда мне бывает лень причесываться. Я смотрю, как ты красишь ресницы, и вдруг вспоминаю, что уже три дня не чистила зубы.
— Хочешь, я буду тебе напоминать?
— Я прекрасно помню, — засмеялась она, — только зачем мне чистить зубы, если я всё равно ни с ком не целуюсь.
Я промолчала. Мне даже стало немного стыдно за то, что Генчик любит меня и приходит в больницу так часто, а любовник Аннет в это время потягивает слабоалкогольный коктейль, сидя у лазурного бассейна в какой-нибудь жаркой стране.
А вообще, мне бы хотелось, чтобы он чаще приходил. Он оставался у моей постели не больше пятнадцати минут. Коротко и возбуждено рассказывал о том, что происходит на аэродроме. Спрашивал, как мои дела. Потом он целовал меня в нос и убегал — веселый, красивый.
Сначала он приходил три раза в неделю, потом — два. А однажды я поняла, что не видела его уже почти десять дней.
Зато ко мне пришла неожиданная посетительница.
Генчикова бывшая жена.
Я её сразу узнала. Кажется, её звали Оксаной.
— Привет, — сказала она, усаживаясь на краешек моей кровати, — я принесла тебе шоколадку.
— Спасибо… Ты ко мне?
— А, что незаметно? — усмехнулась она. — Я просто живу в этом районе.
Услышала, что с тобой произошло, и решила заскочить.
Я выжидательно молчала. О чем я могла с ней поговорить?
— Ну, как твоя любовь.
— Очень хорошо. А что?
— Он не приходит, да?
— Слушайте, зачем вы пришли? Настроение мне портить? И так у меня все плохо, да ещё и вы?
— Значит, не приходит, — констатировала она. — Ты меня извини, девочка. Наверное, я и правда не должна была приходить. Поступила, как сволочь, но ничего поделать не могу. Мне надо знать.
— Зачем? Вы все ещё его любите?
— Какой бред! — криво усмехнулась она. — Конечно, нет. Но признаюсь честно, обида осталась. Так меня никто не обижал.
— А я-то тут при чем?
— Мне надо знать, действительно ли он такой черствый или дело во мне? Может быть, это я сама была виновата? Что-то сделала не так? Признаюсь честно, когда я увидела вас на аэродроме, меня это задело. Он так нежно на тебя смотрел, так обнимал, мне показалось, что он в тебя влюблен.
— Он и правда в меня влюблен. А зачем вы вообще приперлись на аэродром?
— Соскучилась по прыжкам, — улыбнулась она, — хотела прыгнуть. Ребенок подрос, ему четыре года уже. Подумала, что могу вернуться в спорт. Но когда увидела Гену и тебя, поняла, что не смогу. Надо либо выбрать другой аэродром, либо вообще оставить эту затею. И вот теперь мне интересно… Бросил ли он тебя здесь, в больнице, или нет?
— Не бросил, — твердо сказала я.
— Меня он тоже любил… И так же на меня смотрел. Любил, пока все было хорошо. Пока мы прыгали вместе. Это его главный интерес. И женщина ему нужна такая, чтобы для нее тоже главным интересом был аэродром. Прыжки. Небо. Парашюты. Комбинезоны. Больше ничего.
Я вспомнила тот день, когда Генчик впервые обратил на меня внимание. Он сказал, что я выглядела красавицей, когда покидала самолёт.
То был мой самый первый прыжок. До этого я была знакома с Генчиком почти два года, и он даже не всегда помнил, как меня зовут. Я тихо таяла от нежности, укладывая его парашют, а он вовсю кокетничал с девчонками — парашютистками.
— Можно попросить об одолжении?
— Да? — удивилась бывшая Генчикова жена.
— Уходите отсюда. И больше меня не навещайте.
Она засуетилась. Достала из кармана большую швейцарскую шоколадку и положила её на мою прикроватную тумбочку. Потом улыбнулась мне и, уже обернувшись у двери, сказала:
— Я так и знала, что он не изменился. Значит дело не во мне, а в нём. Извини. Мне очень жаль.
Шоколадку я отдала Аннет. Я знала, что она любит темный шоколад, особенно с цельными лесными орехами. Она тотчас же разорвала хрусткую обертку.
— Вот сука, — сказала Аннет с набитым ртом. Её губы были перепачканы шоколадом. — Зачем она сюда приперлась? Только душу травить!
— Мне всё равно, — улыбнулась я.
— А он правда бросил её беременную?
— Нет. Она сама от него ушла. Она сказала, что он заставлял её прыгать, говорил, что это не опасно, пока живот незаметный.
— Какой кошмар, — скривилась Аннет
— Может быть, это и правда не опасно?
— Не знаю. Ты когда-нибудь была беременна?
— Нет. А ты?
— Я была. Два раза. В первый раз, когда мне было семнадцать лет. Я тогда ещё не умела предохраняться.
А во второй раз — совсем недавно. Не знаю, что произошло, может быть, мои пилюли оказались просроченными… Слушай, а этот твой Генчик и правда реже стал приходить.
Мне захотелось швырнуть в неё подушкой. Зря, что мне нельзя делать резких движении.
— Замолчи.
— Мне он не нравится.
— Главное, чтобы он нравился мне, ты не согласна?
— Да, но… Ладно, проехали.
И Аннет вновь принялась за шоколад.
Генчик стал приходить реже.
Иногда я просила у Аннет её мобильный телефон и набирала его номер.
— Привет, Настюха! — весело говорил он.
Мне не нравилось, что он стал называть меня Настюхой. Раньше он называл меня Настеной или Настенькой.
— Когда тебя выпишут?
— Не раньше чем через три недели.
— Ясненько. Давай выздоравливай скорее. Здесь, на аэродроме, так весело! Ты собираешься прыгать зимой?
— Если разрешит врач.
— Плюнь на то, что скажет врач. Все врачи — жуткие перестраховщики. Знаешь, а я однажды прыгал в гипсе.
— Поздравляю!
— А ещё я знаю одного парня! Он при приземлении сломал руку. А не прыгать он не мог. И вот он прыгал тандем прямо с загипсованной рукой. С тех пор к нему приклеилось прозвище — пистолет… О, Киса передает тебе привет!
— Ей тоже передай… Гена, ты что-то давно не заходил…
— Настюха, да понимаешь, то одно, то другое. Октябрь такой теплый, я прыгаю в Тушино почти каждый день. Днём работа, вечером прыжки. В выходные — тоже прыжки. Ну когда мне выбраться? Лучше ты побыстрее выздоравливай и приезжай! Договорились?
— Хорошо. — вздохнула я. — Пока.
Больше я Генчику не звонила. И перестала красить ресницы по утрам. Я поняла, что он больше не придёт. Хотя я всегда была из породы надеющихся на лучшее.
