разлива.
В глазах Петра плясали довольные черти. За всё время знакомства Ольга ни разу не видела, чтобы они настолько ярко сверкали, что, казалось, присмотрись, и она увидит в них своё отражение.
А ещё в них явственно читалось предвкушение. Темное, тягучее.
— Готовь рот, блондиночка, — уже откровенно мурлыкая, заявил Громов и склонил свою темноволосую голову к её бедрам.
Его дыхание опалило её лоно, губы обожгли.
Оля протяжно выдохнула и расслабилась. Петр точно знал, что делать и как. Он проводил языком, не выпуская её бедра из рук. Размашисто, смакуя. Трогая и посасывая, отчего Оля заводилась ещё сильнее. Мысль о том, что она совсем недавно кончила и теперь он трогает её там, разжигала.
Хотелось ещё.
Оргазма…
Всего Петра.
Свободной рукой Оля вцепилась ему в короткие волосы, перебирала их, иногда надавливая на затылок, как бы говоря, что ещё рано, что ещё не всё.
Но Громов решил сам. Подняв голову, нахально усмехнулся прямо в её сочащиеся желанием, набухшие губы. И с шальными, поплывшими глазами демонстративно вытер губы, после чего провел пальцами по её лону, собрав остатки влаги, поднёс к носу и так же демонстративно шумно втянул.
Точно ему было мало…
Кровь прильнула к щекам Оли. Она не могла отвести от Петра взгляда. То, что он делал, завораживало. Развратно, сладко, раздвигая с первого раза существующие рамки по максимуму.
Оля не успела очухаться, как мужчина уже был сверху. Подсунув под её голову подушку, приблизил свои бедра к её лицу, удерживая член одной рукой и направляя его прямо ей в губы.
Она облизнулась, снова посмотрела на потемневшее от страсти лицо генерала и открыла губы, впуская его в себя.
Большой… Нет, огромный…
Она с трудом справлялась.
Но как же ей нравилось! Черт побери, как нравилось… Внизу живота та самая пресловутая спираль затягивалась ещё сильнее, опаляя и увлажняя. Кто бы что ни говорил, а женщине нравится, когда мужчина доминирует и где-то, возможно, не спрашивает её мнение, не нежничает.
Она ласкала, старалась. По тому, как тяжело дышал Громов, понимала: ему нравится. Он толкался в её горло, посылая бедра вперед, где-то щадя и придерживая себя, где-то, наоборот, отпуская. Оля хлопала ему по бедру, когда он слишком глубоко входил. Он подавался назад, а она, дурея от его вкуса, тянулась следом, чтобы снова взять, втянуть в себя, облизать.
— На бок давай.
Петр перестал над ней нависать, перебрался за спину и, не дожидаясь, когда девушка сообразит, что к чему, сам её уложил на бок, сломанной рукой кверху. Отвел бедро и вошел.
Плавно и сразу же переходя на более жесткие движения. Оля ахнула, прикусила нижнюю губу, чтобы не сорваться на громкий стон. Он заполнил её всю. До края. До основания. Он был повсюду. В ней. За спиной. Над ней. Его рука властно развернула лицо к нему, и губы снова накрыли ее губы. Оля задыхалась, трепетала, не веря, что подобное может происходить с ней. Тело больше не принадлежало ей, она его не контролировала.
В неё входили… врезались… брали и давали… Оля пищала в губы Петру, посылая себя навстречу и желая снова взлететь кверху, испытать яркое удовольствие. Запредельное.
И она испытала. Взорвалась почти сразу же, уже доведенная до предела.
Думала, что и Петр последует за ней. Ничего подобного.
— Я, пиз*ец, какой голодный, Оленька… Можно я тебя немного помучаю?
Новый сладостный спазм прошелся по телу Оли, и она с готовностью кивнула.
Глава 18
Оля сидела на кухне, нервно ждала, когда к ней присоединится Громов.
Часы показывали без пятнадцати семь.
Ночью Оля выскользнула из объятий Петра. Тот перевернулся на спину, закинув руки за голову.
Ничего не сказав.
Оля накинула на плечи сорочку и была такова.
Она подозревала, что утром будет чувствовать себя не в своей тарелке, и всё равно оказалась не готовой.
— Ты рано встала. Чай? Кофе?
— Я приготовлю…
— Сиди.
Мужчина, хозяйничающий на кухне, вызвал у Оли слабость в ногах. Кто бы чтобы ни говорил, но когда мужчина утром двигается по кухне, а женщина сидит и наблюдает — в этом что-то есть.
— Я пожарила яйца с колбасой, — чтобы скрыть неловкость, проблеяла Оля.
— Я чувствую запах, — спокойно отозвался Петр, ставя чашку на поддон кофемашины.
Оля не знала, куда себя деть.
Да, случилась ночь. Они оба кайфанули.
А что дальше?
Почему этот вопрос в её голове за последние дни возникает слишком часто?
В отличие от неё, Громов выглядел спокойным, даже удовлетворенным и чертовски бодрым, а учитывая, во сколько они легли, удивительно. Такое ощущение, что он встал уже давно и успел передать кучу дел. На нем была домашняя одежда — серые свободные спортивные штаны и такого же плана футболка.
— Сейчас кофе попью и тогда поем. Никак не перестроюсь. Знаю, что надо наоборот, но уж как есть, — с мягкой улыбкой проговорил он, ставя дымящийся напиток перед Олей. Та благодарно кивнула и сразу же вцепилась пальцами в кружку. Петр заметил её метания. — Оля, ты смотришь на меня с таким выражением, точно собираешься сказать, что прошедшая ночь была ошибкой и она ни за что, ни при каких обстоятельствах не должна повториться.
Оля сильнее сжала чашку, не замечая, как та горяча.
— Как хорошо, что меня понимают без лишних объяснений, — тщательно подбирая слова, проговорила Оля, сидя с прямой спиной.
Она, правда, обрадовалась, что Громов понимает ситуацию и ей не надо изгаляться, объясняясь. Что произошло, то произошло.
И следующие его слова мгновенно откинули её назад:
— Покорми Сашу при мне.
Что?
Этот вопрос едва не сорвался со слегка припухших губ Оли.
Петр довольно улыбнулся и сделал глоток кофе.
Мужчина отодвинул стул и, сохраняя невозмутимость, опустился напротив Оли. Между ними был стол, они
