зубами держаться за своего самца, потому что именно от него зависели их с ребенком шансы на выживание.
«Уже свыкаешься с этой мыслью?»
Ожидая водителя, усаживаюсь на диван в лобби. И бросаю взгляды то на экран смартфона, то на часы.
«Сегодня буду занят. Если что-то срочное – обращайся к Мише».
Это же означает «нет»? Ну да ладно.
«Хорошо. Спасибо за все».
Михаил спускается ровно к назначенному времени. Едем в больницу. Не давая себе раскиснуть, поглаживаю живот. Представляю, каким он станет огромным, гадаю, что буду чувствовать, когда дети начнут вертеться. Наверняка это какие-то совершенно потрясающие ощущения. Страшно подумать, сколь многого я бы себя лишила, если бы не рискнула. От нежности внутри будто бабочки шевелят крылышками.
– Миш, нужно в аптеку заехать, – спохватываюсь вдруг.
– Я уже все купил. Мирослав Игоревич еще ночью сбросил рецепт.
– Да-а-а? Он не говорил. Ну, спасибо тогда. И тебе, и ему.
– Ну его уж вы сами поблагодарите, – улыбается водитель глазами. А я отчего-то смущаюсь. Интересно, что он обо мне думает? Не может же он не знать, что Мир живет с другой. И не задаваться вопросом, кем ему прихожусь я, не может. Стыдно. И неловко. Хоть плачь. Я, наверное, кажусь ему бессовестной гадиной, которая лезет в чужую семью.
– Да, обязательно.
– Как вы себя чувствуете? Все нормально?
С чего вдруг такие вопросы? Выполняет указания Мира?
– Нормально, – пожимаю плечами. – Хочу, чтобы отцу поскорее стало лучше, и я могла бы вернуться домой, чтобы не создавать проблем ни тебе, ни Миру.
– Вот о чем вам точно не стоит волноваться.
Да? Ну, не знаю…
К счастью, небо в кои веки оказывается ко мне благосклонно, и к моему приезду отец приходит в себя. Мне даже разрешают ненадолго к нему зайти. Удивительно, но за минувшие годы он ничуть не постарел. В моих воспоминаниях отец вообще словно в одной поре всегда. Что менялось – так это только количество звезд на его погонах. И только.
– Привет, пап.
– Какие люди!
Ну, на другую реакцию я даже не надеялась. Если бы меня попросили описать отца одним словом, я бы сделала это словом «солдафон». Учитывая влияние отцовского отношения на формирование личности девочки, неудивительно, что мне пришлось приложить столько усилий, чтобы излечиться от детских травм и привитых им комплексов.
– Ты всех очень напугал.
– Что-то очень пугливые эти все, – гаркает, и я, клянусь, не знаю, как у него это получается сделать слабым, абсолютно безжизненным голосом. – А я ничего, Вик, как видишь, выкарабкался. Не дождутся.
– Так никто вроде и не ждет, – пожимаю плечами. – Пап, ты лучше отдыхай, поговорить мы и потом сможем.
– А ты, никак, решила задержаться?
– Если честно, как раз этого мне бы и не хотелось. Поэтому как ты смотришь на то, чтобы переехать в столицу на время реабилитации?
– Естественно, отрицательно. Что я там забыл?
– По определенным причинам я не могу остаться с тобой здесь.
– Ну, так и вали. Чего ты вообще примчалась? Я что, маленький?
Улыбаюсь. Нет, я все же немного подзабыла, какой он, хотя и не ждала благодарностей. Это отрезвляет. И в то же самое время… Не знаю, я как будто, наконец, примиряюсь с осознанием, что он такой, и никогда уже не изменится. Мне остается лишь принять это и решить, хочу ли я продолжать наше общение.
– Ты мой отец. Я не могла остаться в стороне.
– Да плевать тебя на меня! Ты сколько не звонила?
– Лет пять, – пожимаю плечами. – Не думала, что тебе это нужно.
На этом нас прерывают. Отцу нужно отдыхать. В подвешенном состоянии проходят день и вечер. Я ужинаю, погода окончательно портится, и вместо того, чтобы прогуляться по городу, как планировала изначально, я провожу вечер в номере. Мир молчит, но из разговора с Мишей я понимаю, что тот регулярно докладывает ему ситуацию. Что ж… Так – значит, так. Я обещала не навязываться, и не буду.
Утром следующего дня со мной связывается врач. И настоятельно рекомендует подъехать для первого обследования. Разговор застает меня в коридоре больницы. Каково же мое удивление, что у него оказывается свидетель – мой отец.
– Привет, пап. А тебе разве можно вставать? – хлопаю глазами, с беспокойством обводя взглядом его сухую поджарую фигуру.
– Ты че – таки залетела?
– В моем возрасте «залет», пап, неподходящее слово, – усмехаюсь, подхватывая отца под локоть. – Я забеременела в результате полностью спланированной акции. Пойдем…
– Ну и какого хрена ты еще здесь?
– Я уже несколько дней задаюсь этим вопросом.
– Мне лучше, – ворчит. – Езжай, делай, что там тебе надо.
– Я бы все-таки хотела, чтобы ты поехал со мной.
– Вот мужик-то твой будет счастлив, когда ты меня притащишь.
– Ты будешь проходить реабилитацию в клинике. Он уже обо всем, кстати, договорился. А кроме того, я живу одна.
– В клинике? Платной, что ли? – останавливаемся на пороге палаты. – Стой, что значит – одна?
– Об этом не беспокойся. Финансовую сторону Мир возьмет на себя.
– Кто? Мир? Тарута, что ли? Ты опять с ним снюхалась?
В чем мы сходились с отцом – так это в мысли, что я ни в коем случае не должна связывать свою жизнь с военным. Уж не знаю, чем руководствовался папа, а я… Я – банальным страхом.
– Пап, мне давно не шестнадцать, я знаю, что делаю. Тебе не стоит об этом беспокоиться, поверь.
– Вижу я, как ты знаешь! Не могла найти мужика, который на тебе хотя бы женится? – сплевывает.
– Что тебя удивляет? Ты всегда думал, что я – полное недоразумение, – усмехаюсь, не испытывая ни-че-го, кроме сожаления, что он так ничего и не понял. – Приляг. С тебя правда хватит нагрузки на первый раз.
– Никогда я такого не говорил, – сводит брови отец.
– Ты просто забыл. Да и ладно. Я тебя прощаю, пап. За все, – поворачиваюсь к окну, ощущая необычайно острую потребность в этих словах. Пусть они гораздо важнее мне самой, чем ему. Какая разница? Я не хочу тащить в свою новую жизнь обиду.
– Ну, ты меня тоже тогда извини. Мне-то откуда знать, как девку воспитывать, да? Может, и наломал где дров.
