о том, что мама оплакивает мою поломанную судьбу. Но все оказалось гораздо хуже.
— Я встряла, Сенька. Так встряла, ты бы знала, доча…
— Ир, ну ты чего? Договорились же, потом, — вмешался отец. — Дай Сеньке хоть с дороги оклематься.
— Что потом? Куда встряла? Что у вас происходит?! — испугалась я. Зачем-то заглянула в комнату, где тоже все было по-прежнему. Стенка, диван, который мы вместе с мамой купили в прошлый мой приезд. Накрытый к моему возвращению стол. Мама явно старалась. Да и пахло от нее какой-то едой, и этот аромат не перебивал даже парфюм, который я привезла ей в подарок из Эмиратов. Вроде все было по-прежнему. И только ее надсадное дыхание за спиной, при помощи которого мама, видимо, пыталась обуздать накатывающую истерику, буквально кричало об обратном. Я зябко натянула рукава на пальцы и обернулась:
— Мам…
— В отношении меня хотят возбудить уголовное дело.
Я как стояла, так и осела на стул.
— А за что? — хлопнула глазами.
— За деньги, выделенные на ремонт школы-ы-ы.
Моя мать была директором школы, да, но, один черт, я ничего не понимала. Уличить мою маму в воровстве мог только тот, кто ее совершенно не знал. Да и если бы она подворовывала, вряд ли бы наша семья до сих пор жила в квартире, в которой я родилась. Какого черта? Уголовное дело!
— Погоди, мам. Ну что за глупости? Наверное, кому-то просто надо выслужиться, но если повода нет…
— В том-то и дело, что есть. Деньги попилили департамент с подрядчиком, а как пригорело, так нашли крайнюю, — мама тихо заплакала. — Да знала б я, что так будет, лучше бы, как все, к Вершинину пошла на поклон! Он всем в крае помогает. К нему с любой бедой идут. Что бы он, мне школу не отремонтировал? Поди, не стал бы из-за тебя злопамятничать.
— Из-за меня? — открыла я рот.
— Ты же его отшила.
Ну… Да. Наверное, так можно сказать. Но, боже, где я, а где он? Подумаешь, какая-то соплячка не оценила подката аж целого олигарха. А подкат был красив, да. Букет метровых роз, который весил как половина меня, мерседес с водителем, приглашение на ужин. Если учесть еще и то, что это именно благодаря спонсорской помощи Вершинина я начала танцевать сначала здесь, а потом и поступила в столицу, мой отказ выглядел вообще хуже некуда. Но это я теперь поняла, а тогда… Он подошел ко мне на гастролях в Японии. Все чинно-благородно, ничего лишнего. Настоящий, блин, джентльмен, престарелый только. Ну, сколько ему было? Лет тридцать пять — сорок? Ладно, дело вообще не в этом! А в том, что я почему-то жутко растерялась, увидев его в Японии, хотя сколько там до нее от нашего острова? В погожий день берег видно. В общем, он подошел, взрослый такой, лощеный, а я… Да дурой я была, что и говорить! Вершинин давно поменялся и внутри, и внешне, а я, запомнив его зэком с фиксой во рту и портками на пальцах, то есть совершенно недостойным такой цацы, как я, проблеяла что-то невнятное и упорхнула к своим. Балетные это все срисовали и начали меня пытать, что да как. Ну, я и выдала, смеясь, какую-то обидную ерунду, сейчас уже даже не вспомню, какую именно. А Вершинин ее, наверное, услышал. И дожидаться меня не стал, а потом исчез, я ни на одном своем спектакле его больше не видела. Хотя до этого он регулярно их посещал, да, и цветы слал с курьером. Как ему это удавалось, я совершенно не понимала, учитывая то, кем он был. А о том, зачем ему это было нужно, я вообще старалась не думать.
Возвращая меня в реальность, отец резко отодвинул гардину и вышел на балкон покурить. Видно было, что он тоже очень волновался.
— Мам, а ты обращалась к адвокату?
— Ой, да чем он мне поможет, Сень? Ты же знаешь, как все происходит. У нас не судят, а назначают крайними. Меня уже назна-а-ачили. Стыд какой. Что родители скажут, а дети? Это ж, наверное, и в газете напечатают.
— Ага. И по телевизору покажут, — взъярилась я, а мама опять тихо заплакала. — Ну, перестань. Слезами делу не поможешь. Надо думать, как из этого выкрутиться.
— Бесполезно. Здесь только Вершинин мог бы помочь, но… — мама пожала плечами. — Давайте есть.
А я ведь и так на стуле сидела, поэтому просто пододвинулась ближе, когда мама уселась рядом и стала накладывать мне котлетки из нежнейшего краба. Вершинин мог помочь, да. Он здесь все может. Другое дело, что я трусила к нему обращаться, ведь после всего мало ли чего он мог захотеть в благодарность за свою помощь? Точнее, я как раз таки догадывалась, чего он захочет. И потому трусила до последнего, но потом, когда поникший отец вернулся, все-таки решительно достала из кармана телефон и открыла телефонную книгу. Помню, вместе с очередным букетом Артур Станиславович прислал мне и карточку со своим номером. Он велел мне не стесняться звонить, если вдруг что, и я, точно зная, что никогда этого не сделаю, зачем-то все же вбила его контакт в память телефона. Кто бы мне тогда сказал, зачем он мне пригодится — не поверила бы.
— Да. Я вас слушаю. Говорите.
От автора: друзья, рада вас видеть в своей новой книге! Спасибо за вашу активность. Не забывайте добавить книгу в библиотеку, чтобы ее не потерять. Будет очень интересно. А для новичков добавлю, что вы читаете книгу в процессе написания. Продолжение выходит ежедневно утром. Люблю вас. Ниже визуализация.
Чуть более чем за год до основных событий.
Сводя на нет всю мою решительность, голос в трубке прозвучал жутко требовательно и нетерпеливо.
— З-здравствуйте, Артур С-станиславович. Это Есения. Есения Вавилова. Балерина. Вы как-то были у меня на спектакле. Оставили номер. Сказали, что можно звонить, — сбивчиво затараторила я и зачем-то добавила: — Извините, если я что-то не так поняла.
Последовавшая затем пауза выдалась довольно мучительной. Но когда я, сгорая со стыда, хотела было отключиться, Вершинин тихо заметил:
— Минуту потерпит?
— Да, — закивала я, хотя он, конечно, того не видел.
— Повиси. Николай Сергеевич, давайте так. Эти поставки идут как есть, а там только предоплата…
Голос Артура Станиславовича звучал глухо, как будто он прикрыл динамик рукой, но я все равно вполне отчетливо различала, о чем идет речь. Похоже, я прервала производственное совещание. И это было так же странно, как
