поучаствовать?
Сын сначала замялся, поглядел на Снежу. Словно размышлял о том, стоит ли говорить, или нет. После чего выдал:
– Мама сказала, что у тебя обед. Может, съездим в Макдональдс? А потом я бы в кино хотел, но мама сказала… что тебе нужно работать.
– Митя, ну ей-богу! Мы же договорились! – возмутилась Вьюгина, правда, не так, чтобы очень строго.
Было приятно осознавать, что Снежа наверняка скучала по мне не меньше, чем я по ней.
Потому, улыбнувшись сыну, я решительно сказал:
– Значит, Макдональдс и кино. И пусть весь мир подождет.
Поход в Макдональдс оказался хорош. И кино – тоже. Хотя ели мы самые обычные бургеры и запивали их старой доброй кока-колой, что я всегда считала вредным, но сегодня об этом просто не задумывалась. А фильм был милой наивной комедией для всей семьи, но от него осталась внутри такая теплота, какой давно не ощущала.
И вместе со всем этим я начала понимать – причина этой тихой радости, воцарившейся в душе, не в калорийном бургере и не в фильме о вечных ценностях. Она – в мужчине, что был со мной рядом. И, глядя на его профиль в полутемном зале кинотеатра, я все чаще задавала себе мысленно вопрос – а может, все это того стоит? Стоит риска, которому я подвергаю свое сердце. Стоит привычного быта, за который так по-идиотски цеплялась… Стоит всего. Потому что дарит чувства, которых раньше не испытывала никогда и ни с кем. Ощущение уюта и единства… ощущение защищенности.
Тем более, что стоило отдать Мельникову должное – он вошел в нашу привычную жизнь и, несмотря на то, что она так кардинально отличалась от его собственной, не попытался навязать нам свой образ жизни. Не таскал Митю по пафосным местам, не возил на какие-нибудь богемные курорты вроде Куршавеля, не пытался пристрастить к каким-нибудь престижным хобби. Нет, он и не думал лепить из нас тех, кем мы не являлись. Он гармонично вливался в нашу реальность, без ненужных потрясений и перемен. Он не хотел сделать нас равными ему, он сам стал равным нам.
И это, как ни странно, подкупало. Потому что именно всего этого пафоса, сопровождающего жизнь столь состоятельного человека, как Мельников, я и не хотела. Я многого добилась сама – да, миллионершей, конечно, не стала, но мне не было стыдно перед сыном за то, что я чего-то не могу ему дать. И именно это считала своим главным достижением.
По пути домой мы спорили о просмотренном фильме. Удивительно, что детская комедия вообще могла рождать подобные дискуссии! Но я вдруг с удивлением поняла, что именно в этом разговоре узнала о Мельникове больше, чем, возможно, за все прошедшее время.
– Спасибо за вечер, – сказал он с улыбкой, когда мы ввалились в мою скромную квартирку. – Это было… замечательно.
Я кивнула, не спуская с него глаз:
– Мне тоже понравилось. Все же куда лучше, когда все идет своей чередой, не так ли?
Он задумчиво на меня посмотрел, потом неохотно кивнул:
– Ладно, тогда я пойду. Хорошего вечера.
Наверно, стоило попросить его остаться. Ведь именно этого мне и хотелось, если быть с собой откровенной. Его присутствие рядом было подобно наркотику, чем больше его было – тем сильнее хотелось еще. Тем отчаяннее казалось, что того, что есть – слишком мало…
Но я его не удержала. И, наверно, зря. Потому что, как знать, останься он в тот вечер с нами, и, быть может, всего дальнейшего просто не случилось бы?
Но оно случилось.
В дверь снова позвонили. Я кинула взгляд на часы – время двигалось к полуночи. Отложив ноутбук, за которым делала кое-что по работе, где, как и всегда после Нового года, был настоящий завал, прошла к двери. А заглянув в глазок, едва не застонала вслух.
Лайма. Опять. Нет, ну серьезно? Почему эта женщина зачастила ко мне, как к себе домой?
Но при виде ее фигурки, непривычно робко топтавшейся у двери, я просто не смогла сделать вид, что меня здесь нет.
– Лайма? – произнесла, приоткрывая дверь и вопросительно на нее глядя.
– Я знаю, что я поздно, извини… – пробормотала она. – Можно войти?
Я передернула плечами, открывая дверь шире. Не выгонять же ее было, в самом деле? Тем более, что никакой враждебности она не выказывала.
Мы молча прошли на кухню, где я обычно и принимала гостей и, указав женщине на стул, я посмотрела на нее в ожидании объяснения этого визита.
– Я… хотела сказать тебе спасибо, – начала Лайма, не поднимая на меня глаз.
– За что же?
– За то, что не выгнала меня… ну, тогда. Знаешь, у меня ведь и правда нет никого, с кем можно было бы поговорить.
Я не знала, что ей на это ответить. Но она, похоже, ответа и не ждала. Потому что, наконец вскинув на меня взгляд, торопливо продолжила:
– Именно поэтому я к тебе и приехала. Решила, что не могу скрывать от тебя правду!
Мои брови взметнулись вверх. Неужели она сейчас скажет что-нибудь вроде того, что беременна от Мельникова? А что, если это действительно так?
Но услышала я совсем иное:
– Твой парень, Леня… он кое-что от тебя скрывает!
– Вот как? – только и сумела выдавить я.
– Да, и это ужасно! – Лайма неожиданно всхлипнула и добавила:
– Он неплохой человек. И ты тоже… поэтому я не могу молчать! Он… он… он умирает!
– Что? – потрясенно выдохнула я. – С чего ты это взяла?
– Он сам мне сказал, когда вез меня домой! И еще добавил, что ты не должна этого знать!
Я замерла, охваченная ужасом. Леня умирает? В это невозможно было поверить! Все мое существо отторгало эту мысль, как нечто еретическое. И вместе с тем я понимала: скрывать нечто подобное – очень в характере Лени. Он наверняка не желал, чтобы его кто-либо жалел.
– Извини, я… мне нужно побыть одной. Обдумать… все это, – проговорила я,
