друг друга.
И снова у меня перехватывает дыхание.
Как смотрит мой ребенок!
Сейчас я подчинена его взгляду. Гляжу, не в силах оторваться, насытиться ощущением этого всепронзающего чуда.
В голубых глазах моего сына — вселенская любовь и мудрость.
Люблю. Каждой клеточкой своего тела, сердца, души — люблю.
Поднимаю взгляд на Руслана.
В карих глазах — любви не меньше, а еще там такая нежность, что у меня снова увлажняются глаза.
Хочу плакать, но от счастья и благодарности к Всевышнему.
— Как назовем сына? — спрашиваю, надеясь, что это отвлечет меня от слез.
— Есть одна мысль… — Руслан улыбается. — Может, в честь профессора? Сулейман?
— Я как раз хотела предложить это, — улыбаюсь в ответ. Чуть хмурюсь и следом озвучиваю свои опасения:
— Ведь не слишком сложное имя? Я имею в виду, ведь нашего сына не будут дразнить?
Дерзкая, почти мальчишеская улыбка озаряет лицо Руслана:
— Пусть только попробуют. Я нашего сына таким приемчикам научу, мало не покажется.
В день выписки стоит по-настоящему весенняя погода.
Не знаю, может мне кажется, но я будто слышу звон капели.
Стою возле окна и любуюсь новым днем.
Солнце заливает собой голубое небо. Ни облачка, ни даже намека на него.
На дереве собралась стайка воробьев. Они весело чирикают и о чем-то спорят.
На душе — праздник и легкое волнение.
— Диляра, мы готовы! — на пороге появляется Руслан.
Оборачиваюсь и любуюсь мужем.
Такой красавец!
На Руслане — костюм и пальто. На лице — самоуверенная улыбочка.
— Мы тоже… — улыбаюсь, — почти готовы.
Я взволнованно провожу повлажневшими ладонями по своему наряду. На мне — одно из платьев для беременных (разумеется, живот у меня еще есть), темные леггинсы. Волосы собраны в косу.
— Какая ты у меня хорошенькая, — Садыков целует меня в щеку.
Нос обдает любимым ароматом.
Мускус. Амбра. Кожа.
Прикрываю глаза от волны чувственности, накрывшей меня как-то внезапно.
— Нам пора домой, — шепчет Руслан.
Вместе мы одеваем нашего Сулеймана в теплый комбинезон и заворачиваем в одеяло. Надо сказать, у Садыкова это получается куда лучше, чем у меня.
Наконец, мы покидаем это прекрасное место.
Как только выходим наружу, аромат весны тотчас обжигает мои легкие. Дышу и не могу надышаться. Счастье прекрасной птицей бьется в моей груди.
— Поехали, — кивая в сторону кортежа из семи мощных внедорожников, произносит муж.
При виде машин мне становится не по себе.
Воспоминания о недавнем ужасе пробегаются по мне душной волной. Чувствую, как на лбу проступают капельки пота. Стою, и не могу шага ступить.
А надо.
— Девочка моя, — голос Руслана прорывается в мое испуганное сердце.
Поворачиваю к любимому лицо.
В карих глазах — твердая уверенность.
— Это больше не повторится, моя любимая. Обещаю.
И от его слов мне сразу становится легко.
Что это?
Самовнушение? Зависимость? Чудо?
Чудо — под названием — любовь.
С легким сердцем сажусь в машину.
Следующая остановка — наш дом.
— Какой он хорошенький! — мама поднимает на меня сверкающие глаза. Вижу, что они блестят от слез.
Я и сама вот-вот расплачусь.
Чувства переполняют мое сердце.
Смотрю на своих любимых.
Есть что-то удивительное, вечное, в том, чтобы быть свидетелем картины, когда твоя мама держит на руках твоего ребенка.
Мы приехали домой полчаса назад.
Нас встретили мои родители, Лиля с мужем, Мария Семеновна и куча шариков, которые, казалось, заполнили собой весь коридор.
Шары в форме сердечек различных цветов — от белого до насыщенного синего, судя по довольной улыбке средней сестры Руслана, оказались её задумкой.
Ничего не имею против.
Всегда приятно возвращаться туда, где тебя ждут.
Лиля с Диасом задерживаться долго не стали, а вот мои родители, разумеется, остались. Сейчас мы с мамой и сыном сидим в спальне, а папа и Руслан о чем-то ведут беседу на кухне.
Сулейманчик начинает кряхтеть, и я аккуратно забираю его у мамы. Сажусь спиной к двери и прикладываю сына к груди.
Слава Всевышнему, молоко у меня пришло еще позавчера. Хотя с кормлением, конечно, смешно и неловко получилось. Каждый раз Руслан отворачивался, чтобы не смущать никого из нас. А я, наверное, хотела бы, чтобы он одним глазком хоть глянул.
Улыбаюсь собственным мыслям.
Во мне сейчас так много любви — хочется обнять весь мир.
Но я читала, что такое состояние временно — гормоны пойдут на спад, и может случиться послеродовая депрессия. Хочется верить, что сия чаша минует меня, но даже если это случится, меня не покидает твердая уверенность, что мы справимся.
Сулейманчик ест с аппетитом. Он сладко причмокивает. Какое-то время смотрит на меня своим мудрым взглядом, а потом — засыпает. Выжидаю несколько минут, затем перекладываю сына в кроватку. Ту самую, которую мы выбрали в тот день.
Нет, у меня язык не поворачивается назвать 19 февраля злополучным днем. Несмотря на ту страшную аварию и весь пережитый ужас.
Нет!
19 февраля — день рождения моего ребенка и точка.
— Доченька, — мама берет меня за ладонь и заглядывает в глаза. — Мы с папой так испугались за вас. Видела бы ты отца… Он всегда — кремень, но в тот вечер он плакал, а потом…
Мама не успевает закончить разговор, как в спальне появляются Руслан и папа.
Сердце сжимает от любви к ним обоим.
Что поделать, даже несмотря на холодность папы ко мне, я не могу отменить к нему своих дочерних чувств. Особенно теперь, когда я узнала, что он плакал в тот день.
Мы встречаемся с папой взглядом. Он как-то странно смотрит на меня. Совсем иначе чем раньше.
— Внук спит?
Киваю. Папа подходит к кроватке. Долго смотрит на спящего Сулейманчика.
Я — рядом, готовая в любой момент защитить своего ребенка. Вот он, материнский инстинкт. Наблюдаю за сосредоточенным выражением лица отца. Папа молчит. А потом, вдруг, теплая улыбка озаряет его мужественное лицо.
— Диляра, спасибо за внука, — повернув в мою сторону голову, произносит он.
Не успеваю что-либо ответить, как отец мягко, помня о моем шве, обнимает меня за плечи. Теплые ладони его ласково гладят мою голову.
— Доченька, ты прости меня, — шепчет он. — Я был не прав все эти годы. Какое счастье, что Всевышний даровал тебя. И какое счастье, что я понял это, Дилярочка моя.
Никогда папа так не называл меня.
А сейчас…
Из моей груди вырывается глухое рыдание. Я плачу.
От облегчения и счастья.
Наконец-то моя маленькая девочка, что сидит во мне, получила любовь и признанием своего отца.
В спальне горит приглушенный свет.
Наконец-то дома мы остались одни.
