— пробудиться.
Мозг взрывается миллионами вспышек.
Распахиваю глаза.
Надо мной — незнакомое женское лицо. Темные глаза, изящно подкрашенные карандашом, пристально смотрят на меня. Позади замечаю еще несколько лиц и что-то белое, блестящее.
Они кажутся мне невероятно приветливыми. Наверное, так выглядят ангелы.
— Какие вы все чудесные, — пытаюсь улыбнуться.
В глазах незнакомцев пробегается веселье. Вскоре понимаю, что блестящее и белое — это стены, а незнакомцы рядом со мной — люди.
— Как вы себя чувствуете? — медсестра, а судя по всему, это — она, глядит, не моргая.
Чувствую себя…
Внутри разрастается волна тревоги.
Мой ребенок!
В голове — кадр за кадром, появляются воспоминания. Дрожь пробегается по моему телу. Замечаю, как переглядывается медперсонал.
— Диляра Рашидовна, с ребеночком все хорошо. Он с папой, — бодрым голосом добавляет медсестра, и за эти слова я готова расцеловать ей руки.
Из моей груди вырывается то ли вздох, то ли рыдание.
— Ну, голубушка, плакать не нужно, — так вовремя появившийся Сулейман Искандерович окидывает меня теплым взглядом. Его блестящие, черные глаза лучатся добром.
— Крепкий малыш, 3200, 50 см, — продолжает профессор, — 8.8 по Апгар. Сильный сын у вас!
— Сын? — я чувствую, как глаза обжигают слезы.
— Имя-то придумали? — Сулейман Искандерович широко улыбается.
— Мы еще не решили, мы не знали же, узи не показывало, — взволнованно отвечаю.
— Помню-помню, — профессор подходит поближе, — Слава Аллаху, что все так сложилось, Диляра. Вы и ребенок целы. У вас небольшой ушиб ноги, пару синяков и изящный шов на животе. Трогать швы не нужно, на 5 день мы их снимем. Сейчас вас перевезут в палату интенсивной терапии, если все будет благополучно, вы пробудете там до утра, а уже утром переведем вас в палату.
— Хорошо.
Меня перевозят в соседнее крыло. Пока еду, пытаюсь представить, что ощущает младенец, когда его вот так катят в коляске. Стены, потолок — все проносится мимо. Заворачиваем в палату и удивительно теплый, яркий свет окутывает меня.
Так уютно! И нет этой слепящей белизны реанимации…
С трудом перебираюсь на широкую кровать. Мне подключают капельницу. Приятная прохлада растекается по моей левой руке.
— А можно попить? — почти жалобно прошу.
Рот у меня пересох, губы, кажется, потрескались. Хотя бы глоточек воды…
— Можно, — медсестра улыбается, — сейчас лекарство прокапаем и принесу. Пить вам уже можно, а завтра разрешат кушать и ходить. Чем раньше вы начнете двигаться, тем быстрее будет восстановление.
Да, я помню. Проштудированные мной книги по родам, в том числе и о восстановительном периоде, не проходят мимо моей головы.
Надо двигаться. Чтобы не было спаек, чтобы не было тромбов… Как-то так.
У меня есть огромная мотивация для этого.
Сын и муж.
Как они там?
На кого похож малыш? Кормили ли его? Не страшно ли ему?
Как там Руслан? Не пострадал ли он в аварии?
Я так хочу их увидеть. До дрожи в груди. Но понимаю, что пока мне нужно потерпеть.
Прикрываю веки. Не хочу, чтобы медсестра заметила мои слезы. Не хочу никого расстраивать.
Просто я так соскучилась!..
— Все, готово, — медсестра отключает капельницу, залепливает розовым пластырем вену.
Открываю глаза и благодарно улыбаюсь:
— Спасибо.
— Пожалуйста, — она улыбается в ответ. — Сейчас принесу вам воды и помогу сесть.
Меньше через минуту медсестра возвращается. Помогает мне сесть. Надо отдать должное её терпению и милосердию. В её движениях нет ни раздражения, ни злобы. Какой контраст с теми врачами, которые работают не по призванию! Мне довелось столкнуться с подобными зверями (хотя не каждый зверь столь жесток), когда я лежала на сохранении.
Отгоняю от себя дурные мысли.
Все это осталось в прошлой жизни.
— Аккуратно, — медсестра протягивает мне пластиковый стаканчик.
Припадаю к нему губам.
О, Всевышний, какое это сладкое ощущение!
Знать, что сейчас твое пересохшее горло омоется вкусной водой. Делаю глоток, еще, еще и опустошаю стаканчик.
— Чуть попозже еще принесу, — медсестра подключает к моему безымянному пальцу датчик и чуть приглушает свет.
Я остаюсь одна. Взгляд мой упирается в настенные часы.
20.45.
Когда-то в это время я и Руслан лежали на диване и смотрели кино.
Улыбаюсь от теплых воспоминаний, а потом снова чувствую приближение слез.
Запрокидываю голову, вновь сжимаю веки.
Все хорошо, все хорошо, слава Всевышнему.
По груди растекается щемящая тоска, потому что я невыносимо сильно нуждаюсь, чтобы эти слова сказал мне мой любимый, мой муж, Руслан Садыков.
— Девочка моя, не спишь?
До боли родной голос врывается в мое сердце. Открываю глаза и вижу Руслана, закатывающего в палату прозрачную кроватку-тележку.
— Нам разрешили, — добавляет любимый и посылает мне такой взгляд, от которого способен растаять весь лёд этого мира.
Жадно гляжу на мужа. Впитываю в себя его образ.
Небритый, уставший и любящий.
Идеальный. Мой.
Взор опускается на кроватку. Мне так хочется посмотреть на моего сына!
Сердце начинает отбивать сладкую дробь.
— Сейчас мы покажем тебя мамочке, — Руслан поразительно нежно достает сына из кроватки и подносит ко мне.
О, мой Господь.
Спасибо Тебе за этот дар, за это счастье — быть матерью.
Я смотрю на золотистую макушку сына, на его мягкий лобик… Гляжу, как завороженная, на розовые щечки и губки, и ощущаю себя наисчастливейшим человеком во всем мире.
Сын поднимает веки и устремляет на меня взгляд.
Взгляд его пронизан невероятной любовью и мудростью.
И сейчас, глядя на своего ребенка, я не сомневаюсь. Я готова снова пережить беременность, все переживания, и операцию.
Потому что это Чудо, этот Дар Всевышнего, стоит того.
Гляжу на золотистую макушку, на нежные черты лица, и не могу поверить, что я родила это чудо, что я причастна к нему.
Как красив мой сын! Сердце захлебывается от теплой волны любви к нему. Тепло проникает в каждую клеточку тела.
Я счастлива.
Безмерно. И, кажется, навсегда.
Весь мир, все мои небольшие жизненные достижения и даже страшные переживания — все меркнет, становится незначительным.
Вот оно, настоящее счастье — в моих руках, у моей груди.
— Он похож на тебя, — ласково шепчет Руслан.
Глаза мужа блестят. Тонкие морщинки, словно лучики солнца, расползаются рядом с ними. Люблю его. Сильно. Навсегда.
— Спасибо, — улыбаюсь.
— Мне за что? — Садыков вздыхает. — Сегодня вся благодарность — Всевышнему.
Я моргаю. Чувствую, что снова хочу плакать.
Руслан замечает это и говорит:
— Поплачь, родная, поплачь. А я буду рядом.
— Руслан, — я прерывисто вздыхаю. Грудь моя поднимается, и сын начинает недовольно шевелиться.
Чувствует мое беспокойство, как тогда, в животике.
— Пора отвезти сына на кормление, — Руслан мягко улыбается мне. — Я возьму его, хорошо?
— Хорошо, — вздыхаю.
Муж забирает сына, и моей груди
