на то, что, не успев появиться, Марат тут же принимается разлагать дисциплину. Ставит мой авторитет под сомнение и активно примеряет на себя роль доброго полицейского. Ну, еще бы. Это очень легко. Быть добрым полицейским в моменте. Это же мне потом успокаивать гиперактивного ребенка. Это же мне потом таскать ее (уже достаточно тяжелую) на руках! Знал бы он, с каким трудом ее от этого отучила!
Вот о чем, а об этом нам точно стоит поговорить!
Самолет уже полон. Салон эконома отделен от бизнеса шторкой.
— Пойдем, — подзываю Марьям рукой.
— Нет.
— Марьям, солнышко, наше место вот тут. Хочешь возле окошка?
— Нет. Я хочу, — она сама не знает, чего хочет, поэтому и оглядывается по сторонам. — Хочу сидеть с бабой Зарой.
Марьям настоящая анархистка. Понятия не имею, как я могла родить настолько непохожего на себя ребенка.
— Наши места здесь.
— Афина, пожалуйста, пусть она сядет с нами, — умоляюще смотрит на меня Зара Джамильевна. Стюардесса тоже смотрит, да… Но за ее натянутой улыбкой кроется — «Когда же вы уже угомонитесь?».
— Но у нас место…
— На него сяду я, — заявляет Марат. Нет. Только не это. Три часа рядом с ним? Плечом к плечу? Увольте. Да, в бизнесе достаточно комфортные и широкие кресла, не то что в экономе, но даже так — это перебор. Я не готова. Его влияние на меня, как оказалось, до сих пор слишком сильное.
— Дамы и господа, мы готовимся к взлету, займите свои места.
Делаю глубокий вдох. И потому что ничего другого мне не остается, ныряю к иллюминатору. По крайней мере, мне будет куда смотреть. Марат опускается рядом. И тут же, как я и боялась, меня окутывает его ароматом, и все женское во мне, выдрессированное не без его участия, просыпается, как после летаргии. Очень… очень плохой сигнал.
— Спасибо тебе.
Неожиданно.
— За что?
— За то, что не послала меня сходу.
— Пожалуйста.
Прерывая толком не начавшийся разговор, стюардесса принимается зачитывать правила поведения на борту. Я ерзаю. Пристегиваюсь. В креслах через проход от нас Марьям о чем-то болтает с… бабушкой. Вот от кого она унаследовала редкого цвета перезревшей черешни глаза. Мать у Марата очень красивая.
— Тебе нужно было поговорить со мной еще раз.
— Как легко что-то советовать, правда?
— Я хотел бы знать, — тихо замечает он.
— У тебя был шанс. Господи, да ты хоть помнишь, что сказал мне? В чем обвинил?!
— Да. Очень отчетливо. Твоя гордость стоила этих пяти лет?
Не может быть! Сжимаю виски пальцами. Он не может меня обвинять.
— Моя гордость подарила мне спокойную счастливую беременность, благодаря которой я родила психически здорового ребенка. Подумай, как бы она протекала, останься я с тобой. Мы постоянно сорились.
— Я бы выбрал тебя!
— Нет. Даже будь так, ты бы выбрал ребенка. Впрочем, этого мы никогда не узнаем. Да и неважно это. Что толку теперь гадать?
— Да. Ты права. Гадать не стоит. Я… — Марат проводит ладонью по волосам. Те у него все такие же густые. Только на висках прибавилось серебра.
— Что ты?
— Не знаю! Хочу стать ей отцом.
Желчь вновь поднимается к горлу, и прежде чем ему что-то ответить, мне приходится ту сглотнуть. Не люблю склочных баб, и сама им уподобляться не собираюсь.
— Ты можешь попытаться, наверное. Но, пожалуйста, имей в виду, у нас есть устоявшиеся правила, которые я не позволю нарушать.
— Я не собираюсь нарушать правил.
— Ты уже их нарушаешь, — вздыхаю. В этот момент выехавший на взлетную полосу самолет берет разгон, что дает мне небольшую передышку. — Например, она велит тебе взять ее на руки, и ты тут же это делаешь.
— Разве это плохо?
— Да. Потому что если хоть раз пойти у нее на поводу, она будет требовать этого постоянно!
— Ей всего четыре… — Марат с сомнением сводит брови и оглядывается на дочь.
— Это не мешает ей иметь характер престарелого диктатора.
Марат опять поворачивается ко мне и неожиданно улыбается.
— Да неужели наша дочь так плоха? — поддразнивает он меня, и знакомые смешинки в глазах делают что-то неправильное с моим пульсом. И эти его «наша дочь». Вдох-выдох. Уймись ты уже, дура! Ничего… ничего ведь не изменилось. Он, как и прежде, женат.
— Нет, — откашливаюсь, — не плоха. Но так уж вышло, что я родила девушку куда более мощного темперамента, чем я сама.
— Кавказская кровь, — опять улыбается. За гордость, что звучит в его голосе, я готова простить едва ли не все.
— Наверное.
— Расскажи мне о ней. Я все хочу знать.
Хочет. Вон ведь как смотрит… В груди ворочается и давит. Где найти в себе силы переступить через себя, чтобы он хоть у моей дочери был?
— Ну, представь, что я ращу драматическую актрису золотого века Голливуда — томные вздохи, убийственный взгляд, звонкий хохот, и тут же бурные слезы… Она просто обожает находиться в центре внимания и ради него готова на все. Она может расквасить коленку до крови и даже не пикнуть. Но храни тебя господь, если ты только посмеешь в ее присутствии посмотреть на любую другую девочку! Красивые платья, стразы, всякие разные женские штучки — флакончики с духами, пудра, кисточки, украшения… Моя косметичка разорена ее стараниями. У меня нет ни одной не сломанной помады… Извини, я увлеклась, — одергиваю себя.
— Нет. Что ты! Мне интересно, — перехватывает мою ладонь. Голос такой, будто каждое слово требует от него усилий. Это капкан. Не иначе. Выдергиваю пальцы. Я не против, если он хочет поиметь какое-то участие в жизни Марьям. Но мне всегда стоит помнить, что мы не вместе. Мы просто родители… — Нам нужно решить, как быть дальше.
— Разве для этого тебе не нужно посоветоваться с женой? Кстати, где она?
На что я рассчитываю, задавая этот вопрос? На то, что его жена сгинула? Черте что! Столько лет прошло. Какое мне дело?!
— Мы с Фаридой живем каждый своей жизнью. Она не в том положении, чтобы как-то влиять на мои решения.
— Интересные у вас отношения.
Ужасно хочется вернуть его вопрос. Оно стоило всех этих лет? Но я прикусываю язык и переключаюсь на стюардессу, которая как раз вышла, чтобы предложить нам прохладительные напитки. Бокал вина пришелся бы очень кстати. Вот только я не хочу, чтобы родители Марата подумали, будто для меня норма кирять с утра.
— У тебя с Альберто лучше?
Давлюсь гребаным яблочным соком. Откуда он знает про Альберто?!
— Не думаю, что тебя это касается.
— А зря.
Марат
Это было
