— уточняю на всякий случай, чтоб знать, к чему быть готовой.
— Нет, — после паузы говорит Хазаров, — в моем доме тебе ничего не угрожает…
Тогда зачем закрываться?
Но этого вопроса я не задаю, решив, что и без того слишком уж затянулось наше прощание у двери.
Киваю, делая шаг в комнату, и в этот момент в коридоре появляется один из гостей Хазарова, тот самый, что ловил меня в начале вечера, темноволосый мужчина со странным именем Каз.
Он замирает, вглядываясь в нас, затем усмехается и топает в сторону кухни.
Я больше не смотрю на Хазарова, быстро захожу в комнату, закрываю дверь, дисциплинированно щелкая замком.
Оно, конечно, мне ничего не угрожает… Кроме того, о чем подразумевал хозяин дома, приказывая закрыться… И даже не хочу знать, что именно он имел в виду.
После душа залезаю в кровать, думая, что на нерве вообще не усну, так и буду прокручивать в голове разговор с Хазаровым, выискивать в нем тайные смыслы… Но выключаюсь мгновенно, словно тумблер вырубает внутри.
Во сне от кого-то убегаю, кричу даже. И смотрю в черные, невозможно гипнотические глаза Хазарова… Он склоняется надо мной и тихо повторяет: “Сколько стоит твое время? Здесь. В моем доме…”
Вскакиваю уже на рассвете, вся мокрая от пота и совершенно не выспавшаяся. Наверно, это откат от тех странных травок Михайловны, которые я сдуру приняла за чай. Реакция вполне закономерная.
Чутко прислушиваюсь к звукам дома, смотрю на часы.
Шесть утра.
Нормально, организм, несмотря ни на что, режим соблюдает. Мне сегодня, по идее, к семи тридцати на смену…
Старательно отгоняю от себя мысли, какими именно словами меня сейчас проклинает напарница. Ничего, пусть привыкает. Пока новую медсестру не найдут, так и будет впахивать на две ставки.
А новую найти не так просто, работать в реанимации — дураков мало. Да и опыт тут нужен специфический, из терапии или вообще поликлинники не возьмут человека, ее же учить замучаешься. А из других отделений вряд ли кто захочет… По крайней мере, у нас в больнице.
Подставила я, конечно, отделение… И Диму. Так, стоп. Про Диму вообще думать не хочется, слишком осадок неприятный…
В голову тут же приходят вчерашние слова Хазарова о том, что я ложусь с Димой в постель… То есть, выяснил и это про меня, в короткие сроки, причем… Оперативно, что уж… Интересно, почему говорил о нас в настоящем времени, мы же сто лет как расстались?
Эта мысль занимает голову, и, пока делаю все утренние дела, я ее старательно думаю.
В итоге, прихожу к выводу, что Хазаров или кто там собирал для него сведения, поспрашивали моих коллег, последние слухи подхватили, которых в больнице всегда множество.
И про нас с Димой, значит, судачат вовсю… И то, что мы до сих пор любовники, уверены практически все в больнице. Наверно, потому что в машину к нему села в последний раз, прямо на глазах всех коллег.
Кривлюсь с досадой, вспоминая, что Дима-то у нас тот еще ходок, и про его временные увлечения и протоптанную дорожку в ординаторскую только слепой и глухой не в курсе. И, выходит, меня тоже считают одной из тех, кто ублажает нашего героя-любовника в ночные одинокие смены… Противно как. Хотя, ожидаемо, конечно.
Это я особо ничем не интересуюсь, по больнице больше необходимого не шарюсь, некогда, с другими медсестрами чаи не гоняю, опять же, некогда, да и не люблю… А другие-то уже языки наверно стерли по нашему с Димой поводу…
Как-то я об этой стороне не задумывалась даже никогда. Плевать все время было, если честно. Отделение реанимации находится в отдельном крыле, у нас свой вход, полная автомность при необходимости… Лишний раз к нам не любят ходить, только по великой нужде. А Дима, он же в любом случае, не только у нас дежурит…
Всю больницу радует своим присутствием…
Завидный жених… Пусть и глубоко женатый.
И, хоть мне на репутацию всегда глубоко пофиг было, но все же неприятненько…
От таких размышлений ожидаемо портится настроение и крепнет желание уволиться. Страшно, конечно, столько лет на одном месте…
Но, наверно, это сигнал, что надо что-то менять… Я, как тот ежик, птица гордая… Полетела, только когда пнули…
Выхожу из комнаты, заглядываю к Ваньке, пару секунд любуюсь на темную макушку и розовую пятку, выглядывающие из-под одеяла, прислушиваюсь к мерному сопению.
Закрываю дверь тихонько.
Вчера был крайне тяжелый день, а потом он в бассейне накупался… Пусть спит ребенок.
На кухне тишина, я осваиваю кофеварку, тостер и холодильник, старательно избегая незнакомых продуктов. Мало ли, что у Хазарова тут хранится…
Когда захлопываю дверцу, обнаруживаю за кухонным островком вчерашего друга Хазарова, Каза.
Он щурится довольным котярой, явно радуется, что застал врасплох, внимательно и весело осматривает меня.
Беру себя в руки, злюсь на то, что чуть вздрогнула, когда увидела Каза, и он это заметил.
— Доброе утро, — решаю быть вежливой, но отстраненной.
— Доброе… — он кивает на кофемашину, — сделаешь кофе, нянька?
— Меня зовут Анна, — поправляю его сухо, не включаясь в веселое панибратство.
Каз выглядит опасным, играть с ним себе дороже.
— Каз, — не принимает он моего тона, продолжая беззастенчиво рассматривать, — так что насчет кофе?
— Это имя? — интересуюсь я, — фамилия? Прозвище? Кофеварка в вашем распоряжении.
— Суровая какая нянька, — скалится он, нисколько не обижаясь на мой тон и нежелание делать ему кофе, — а чего с настроением? С Хазаром поругалась? Грустишь?
— А вы утешаете? — нет, однозначно мне надо рот на замок закрывать! Так и тянет нахамить. А нельзя…
— Пока нет, — кивает он и добавляет серьезно, — но могу, если что.
— Спасибо, обойдусь без посторонней помощи.
Ставлю на стол приготовленный для себя кофе, и Каз как-то очень быстро, в одно неуловимое движение забирает его себе!
И, пока я в оторопи смотрю на него, отпивает, щуря на меня веселые кошачьи глаза.
— Вкусно, спасибо, нянька.
— Не за что, — цежу я, решив не скандалить из-за кофе.
Заряжаю еще кофеварку, достаю из тостера подсушенный хлеб, мажу масло. И все это в полной тишине, под неусыпным внимательным взглядом Каза.
—
