так любишь?
А потом, когда раскрылись глаза, в один момент буквально… Я словно заледенела. Очередное предательствто близкого человека подкосило, заставило онеметь, закаменеть изнутри. Я плохо помню, о чем думала в те жуткие несколько дней, пока искала пути побега. Мне бы поговорить с мужем, поплакать, спросить… Рассказать, что меня тревожит, что мне не нравится… Но не принято у нас это! Не принято! И воспитана я именно в том, что мужчине не нужно знать все женские тайны, они не стоят его внимания! Это просто капризы, нельзя отвлекать сначала папу, потом мужа…
Только потом, после многочисленных бесед с психологами, я более-менее начала понимать, в какой эмоциональной яме находилась…
Но до того, что в случившемся с нами есть и моя вина, додумываюсь только сейчас. Когда вижу, какими глазами смотрит Азат на своего сына. Меня грызет чувство… вины?
Адам, наевшись, неожиданно засыпает.
Я знаю, что его сон недолог, максимум полчасика, кладу его в кроватку, и, не глядя на Азата, выхожу в кухню.
Там ставлю чайник, чтоб заварить себе того странного напитка, к которому пристрастила меня Аня, Азат появляется через минуту. Не сомневаюсь, что эту минуту он стоял у кроватки сына…
— Ты хочешь чай с молоком?
— Что?
Я называю напиток так, как его зовет Аня, по-русски. И, естественно, Азат не понимает.
Молча наливаю чай, разбавляю молоком, ставлю перед ним чашку.
Азат смотрит с сомнением, затем осторожно пробует.
Я сажусь напротив, делаю глоток.
И выдыхаю.
Соберись, Нэй… Вам все же надо поговорить. Хватит уже быть маленькой инфантильной девочкой.
Никому это не приносит счастья.
— Ты же мне не собиралась говорить про сына, так?
Голос Азата звучит глухо, очень спокойно. И я опять испытываю это странное ощущение нереальности… Не может Зверь быть таким спокойным. Не может просто.
И вопрос… Вопрос сложный, сразу наотмашь — и в грудь.
Если начну отвечать односложно, есть риск… Хотя, что это я? Какой может быть риск серьезней, чем то, что сейчас происходит?
Но, в любом случае, этот новый Азат, спокойный и взвешенный, достоин полноценного ответа.
И потому признаюсь:
— Собиралась.
Азат вскидывает на меня взгляд, очень недоверчивый… И я его понимаю, потому ставлю чашку на стол, чтоб не видно было, насколько руки дрожат из-за волнения, и продолжаю:
— Я хотела тебе рассказать… Тогда еще. Год назад. В тот самый день, когда случайно разговор подслушала.
Он молчит, кивает, соглашаясь с моим безмолвным протестом, понимая мое состояние на тот момент… По крайней мере, я на это надеюсь.
— Потом… Азат, потом я думала только о том, что могу лишиться ребенка в любой момент, когда тебе захочется…
— Ты же понимаешь, что это не так… — спокойно замечает он, но я не хочу опять по второму кругу слушать заверения в его честности, я хочу выговориться! Очень!
— Азат… — нетерпеливо перебиваю его, — ну вот… Просто поставь себя на мое место… Хотя, это смешно, конечно…
— Почему смешно? Я понимаю… Ты разозлилась, услышала что-то не то… Хотя, я до сих пор тот разговор плохо помню… Это был всего лишь разговор, Наира… Всего лишь разговор.
— Это были твои мысли, — не соглашаюсь я, — твои намерения… Тогда я думала, что на мой счет. И, знаешь, даже если не на мой… Это жестоко и неправильно: выбрасывать надоевшую женщину, словно использованную тряпку… Отбирать у нее детей. Ты понимаешь это? Вижу, что понимаешь… Но ты спокойно согласился с Рахметом в этом вопросе. Кто мне даст гарантию, Азат, что со мной не произойдет то же самое? Год назад ты меня любил… Буквально месяц назад ты меня ненавидел… Покупал, как игрушку… А что случится через два года? Через пять лет? Разве я могу доверять?
Азат молчит, крупные ладони на столе сжимаются в кулаки…
Я, похоже, переборщила в своих откровениях… Не на все у него хватает выдержки!
— Наира, — наконец, тихо говорит он, сверля меня темным мрачным взглядом, — я не могу никак повлиять на твое доверие… Оно изначально было слабым, сама ситуация не располагала. Но потом… Тебе удалось меня обмануть… Удалось убедить, что любишь…
— Я любила тебя! — повышаю я голос. Так горько на душе становится, так тяжело! Почему он мне не верит? Стала бы я это все терпеть, если б не любила!
— Если бы любила, попыталась бы по крайней мере поговорить, а не сбегала бы, украв моего сына! — рявкает в ответ он и подается вперед, резко, словно хищник, нападающий на добычу.
Инстинктивно отшатываюсь, роняю чашку с чаем, охаю от неожиданности.
Чай не особенно горячий, но все равно чувствительно…
Видно, боль все-таки проявляется на лице, потому что Азат застывает, а затем, обогнув стол, тянется ко мне:
— Больно? Обожглась?
Я не могу ничего сказать, почему-то льются слезы. От неожиданности. Все же, удалось ему меня убаюкать, успокоить своей сдержанностью.
А ее в помине нет! Верней, есть, но тонкая грань, очень тонкая!
И на самом деле Азат вообще не спокоен был все это время, он в бешенстве, оказывается, в дикой ярости! Я только отголосок ее уловила в его глазах, и страшно так, жутко просто!
Зверь всегда в нем, он неотделим. Он прячется за маской цивилизованности, но стоит чему-то произойти, как эта маска слетает, обнажая реальное лицо…
Я плачу от того, насколько глупая, доверчивая дура… Опять ведь, опять…
— Сладкая, не молчи! — Азат подхватывает меня со стула, его лицо бледное, и черная борода на контрасте… Он сажает меня на широкий подоконник, ближе к свету, бесцеремонно задирает мокрую юбку, осматривает покрасневшие бедра, шепчет тихо и убито, — я шакал степной, прости меня… Прости… Больно? Сейчас врача, сейчас…
— Не надо врача, — с трудом выговариваю слова, но руку его с телефоном торможу, — не больно.
— А что такое? Плачешь почему? — хмурится он, глядя на меня сверху вниз. Он такой высокий, такой большой, что мне приходится задирать подбородок, чтоб заглянуть в его глаза. Он правда не понимает?
— Я… Испугалась… — отвечаю я
