придётся снять свитер.
— О, ну, я уверена, ты этого не хочешь, — подразнила я, притворяясь, что мои щеки не вспыхнули внезапно. — В любом случае, ты, наверное, стыдишься своего зефирного тела.
Его глаза прищурились. — Ты действительно хочешь увидеть мой торс, не так ли, Хорнби?
— Не льсти себе. — Я указала на своё предплечье и сказала: — Я просто помешана на татуировках. Очевидно же.
— Да, да, ты ж такая крутая.
— Проехали, — я драматически закатила глаза и сказала: — Я больше не хочу её увидеть.
Он ухмыльнулся и поднялся. В его глазах плясал взгляд озорного мальчугана — тот самый, который он, по всей видимости, демонстрировал, когда дурачился со своим старшим братом. Он скинул куртку и швырнул её на лавку.
— На улице дубарь, Ник, может…
— Если Эмили Хорнби хочет увидеть твою татуировку, — сказал он, словно между делом стягивая свитер через голову, как будто он не на улице в центре города, а дома в тепле, — покажи ей.
Я встала, смеясь над его видом: он стоял с вытянутыми руками, держа в одной свитер.
Подойдя ближе, я заставила себя не отрывать взгляда от его татуировки, представлявшей собой кельтский узор, который вился по его бицепсу и извивался вокруг плеча.
Я осторожно провела пальцами по его коже, следуя за чернилами, не смея взглянуть на него. Под плотной кожей ощущались одни сплошные мышцы, и казалось, что мы скорее одни в темноте, чем на крыше, пока мои руки скользили по нему.
Он застонал. — Ладно, всё, стоп. Это была ужасная идея.
Я посмотрела на его лицо, и его взгляд был пылающим. Я еле кивнула и убрала руки, наблюдая, как он натягивает сначала свитер, а потом куртку. И пока он застёгивал молнию, задумалась, не должно ли мне быть стыдно за то, что я облапала его, но тут он сказал: — Надо отдать тебе должное, Хорнби, День Без Последствий был чертовски хорошей идеей.
Напряжение, которое витало в воздухе, тут же улетучилось, и я улыбнулась.
— Окей, у меня есть идейка, что нам делать дальше, и она либо гениальная, либо невероятно ужасная.
— Скорее всего, ужасная.
— Скорее всего. — Я отошла от него на пару шагов, расхаживая взад-вперёд, пытаясь преподнести всё так, чтобы он оценил это по достоинству. — Но, учитывая, что сегодня годовщина смерти Эрика, и он явно не выходит у тебя из головы, что, если мы типа, почтим его память?
— Эмили.
— Нет, выслушайте меня до конца. — Я продолжила ходить, шагая туда-сюда, чтобы согреться. — Помнится, вы с ним всегда отрывались в городе, словно это место, с которым связаны твои лучшие воспоминания. А что, если мы повторим некоторые из тех развлечений? — Он открыл рот, чтобы ответить, но я подбежала и накрыла его своей рукой. — Дай мне закончить, Старк.
Он склонил голову набок, и в уголках его глаз появились морщинки, поэтому я убрала руку и продолжила ходить, радуясь его улыбке. Каждый раз, когда мне удавалось вызвать на его лице это выражение, я была в восторге.
— Что, если мы, гм, возьмём скутеры и прокатимся до Джослин (прим. пер.: замок расположенный в штате Небраска), как вы парни сделали на Четвёртое июля? Или, может, на великах в парк, с больших горок покататься? Покормить уток, как вы делали, когда ваша мама водила вас сюда в младших классах. Я не хочу перегибать палку, но было бы здорово, если бы ты чувствовал, что Эрик каким-то образом проводит с нами ДБП.
— Хорнби.
— Пожалуйста, не сердитесь, что я сую свой…
— Эмили.
— …нос не в своё дело. Я просто хочу…
— Ради бога, Эм, прекрати болтать. — Он подошёл ко мне, ухмыляясь, и закрыл мне рот своей рукой. — Если ты не замолчишь, я не смогу сказать, что это замечательная идея. Господи.
Я посмотрела на него, встретив его дразнящий взгляд с такого близкого расстояния, и осознала, что испытываю к нему довольно сильные чувства. Да, мы знали друг друга недолго, но мне казалось, что я знаю о нём больше, чем о многих людях, которые были важной частью моей жизни.
Мне казалось, что он знает меня.
А я редко чувствовала подобное с кем-то.
Он убрал руку от моего лица и сказал: — Тогда, может приступим к следующей части нашего путешествия?
Когда я была маленькой и мама заставляла меня извиняться, я молча добавляла в конце каждого извинения: «… хотя на самом деле я не виновата».
— Значит, поэтому ты не встречаешься? — Я перестала жевать пиццу и посмотрела на Ника с самым озадаченным лицом, которое только могла изобразить. — У тебя просто нет времени?
На улице начинало темнеть, поэтому мы с Ником забрели в пиццерию «Зио» чтобы съесть несколько кусочков, набить животы и согреться. После прогулки на крыше мы прокатились на скутерах до музея Джослин (у Ника всё ещё остался административный код Эрика с его короткого периода работы «скутер-жокеем», поэтому он смог отключить Bluetooth, чтобы мы могли покинуть зону). Там он выдал мне пять фактов о Ван Гоге, о которых я никогда не знала, пока мы бродили по музею.
Некоторые теоретики считают, что на самом деле ухо Ван Гогу отрезал художник Гоген, а не он сам.
После этого Ван Гог написал автопортрет с перевязанным ухом.
За всю свою жизнь он продал только одну картину.
Он выстрелил себе в грудь на поле, где рисовал, но сумел после этого вернуться домой и умер только через два дня.
Его последними словами были: «Печаль будет длиться вечно».
Возможно, я впала в депрессию, поскольку эта информация была крайне удручающей, но затем Ник рассказал мне ещё два, заведомо неправдивых, факта о Ван Гоге, которые значительно подняли мне настроение:
Его друзья называли его просто Ван, и когда он задерживался слишком долго и становился надоедливым, они мучили его криками «Ван, уходи!». (прим. пер.: в ориг. эта фраза звучит как «Van, go!», что является каламбуром к фамилии художника)
Женщина, получившая ухо Ван Гога, продала его на eBay и заработала так много денег, что начала отрезать свои собственные части тела и продавать их. Один из её пальцев на ноге ушёл за миллион долларов, так что она жила счастливо и назвала всех своих семерых сыновей Винни.
Затем мы отказались от скутеров и арендовали велосипеды, на которых ездили по снежным заносам (что было весьма затруднительно) и по слякотным лужам (довольно грязно) до тех пор, пока не добрались до больших горок в парке. Ник, известный
