не травят реагентами — не успели. Люди не матерятся почти вслух на снег, который здесь вообще-то любят, а глядят вокруг себя восторженно и благоговейно, будто задумываясь не над грядущими обломами на праздники и не над тем, что не будет в этом году рождественских базаров, а над красотой и непостижимостью бытия. До Рождества еще довольно далеко, но от этого только сказочней.
Предрождественскую беготню заменит клик-коллект. Дарить можно будет меньше — праздник пройдет в узком кругу максимум «на две семьи». Это в лучшем случае — в худшем вторую семью заменит кому — телек, а кому — монитор. В самом худшем ничто ничего не заменит, а праздничный стол будет накрыт на одну персону. «Fuck the virus», короче — так кричат кругом надписи на футболках и толстовках. Это по-английски, но и по-берлински — тоже.
Рози уцепилась в меня, когда я подошла к ней в перерыв, и больше не выпускала. Я просто была занята, а она подумала, что я от нее бегаю, увиливаю от отчетности по степ-плану.
— Ты с ним говорила?
— Сегодня нет…
— Так-к-к…
— …он рано уходит.
Предвкушаю ее реакцию с тем тайным удовольствием, с каким только что думала о правоте Рика.
— Как это?
— Так. По утрам я просыпаюсь одна в остывшей постели, — декламирую с полным ртом, увязая в тройных шоколадных сугробах с цветным клюквенно-орешковым мусором. — Просыпаюсь и понятия не имею, где он есть. Правда, домой приходим мы почти в одно время.
Вязко-холодно смакую сладкий кайф от мороженого и от собственных слов. Смеясь одними глазами, издевательски имитирую безутешность.
Лицо Рози принимает выражение, за которое в свое время передрались бы между собой не только все режиссеры немого кино, но и все их кинооператоры вместе взятые. Как и подобает актрисе немого кино, Рози не в состоянии произнести ни слова.
— Ну… — увещеваю ее я, облизывая губы и переводя дух — хапанула больно много, — ну, живем. У меня теперь. Где работает, не знаю до сих пор.
И это правда — я поняла лишь, что профессия его «не совсем инженер», и он на данный момент, скорее всего, трудится не по специальности.
***
Глоссарик
проект-ляйтер — начальник проекта
трипл-чок — тройной шоколад
вайнахтсмаркт — рождественская ярмарка
клик-коллект — онлайн-заказ с самовывозом, предлагавшийся магазинами в связи с локдаунами во время пандемии
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Лего
Мы с ним и правда видимся только, когда я прихожу домой с работы и за окнами вечер-ночь.
Ужин и секс — две основных составляющих в нехитрой задачке, две главных детальки в мозаике наших… отношений. Да, пожалуй, я больше не избегаю этого слова. Поэтому ли с некоторых пор «избавила» его от презервативов, взяв контрацепцию в свои руки, проще говоря, «сев» на таблетки?
Кормим друг друга ужинами, приготовленными на скорую руку. Подмечаю, как беспорядочно до этого питалась. Могу лишь догадываться, как питался он.
Секс… У меня с ним яркий, жаркий и разнообразный секс. В постели у нас все настолько полноценно, что не должно было бы оставаться сил и желания ни на что больше. Каждый вечер он возвращается со своих ежедневных вылазок и ночует всегда со мной.
Я по-прежнему не знаю, не гадаю и не спрашиваю, надолго ли он у меня. Он — это сегодня и по-моему, сегодня в постели его со мной все устраивает. Скажу больше — я, кажется, так же необходима ему, как он — мне. Наши тела привыкли друг к другу, словно всегда были вместе.
Понемногу и не случайно узнаем друг о друге больше. Инициатором таких узнаваний, как правило, выступаю я, не зная, зачем мне это надо.
Однажды вечером после недолгого разговора с мамой я зачем-то говорю Рику, что она живет во Фридрихсхайне. Затем, будто для проформы, интересуюсь насчет его семьи и по детальке собираю следующую информацию:
Рик приехал в Берлин с матерью и отчимом, когда ему еще не исполнилось четырнадцати. Было это в начале нулевых — мы с ним почти-почти ровесники, только мое Дэ-Рэ «три — ноль» в конце этого года и до него осталось всего-ничего, а у него — в середине следующего.
Рик родился в Латвии. Мать у него русская, отчим латыш. Когда Латвия вошла в состав ЕС, они просто взяли да приехали. Помыкавшись два года, перебрались куда-то на периферию, а Рик остался в Берлине.
— Не жутковато одному было? — спрашиваю. — В шестнадцать лет?
— Нормально. Если б они не уехали, я бы сам от них ушел.
Отца Рик не помнит, но, судя по всему, от него унаследовал внешность. Узнаю об этом случайно, когда среди недели ко мне заваливается Эрни. Вернее, на тот момент дома оказывается только Рик, поэтому получается, что Эрни заваливается к нему.
Уж и не знаю, как там проходит их знакомство, но, когда прихожу домой, вижу их, сидящих на корточках в гостиной. Видно их спины и не видно, с чем они там возятся, но складывается такое впечатление, будто они сто лет знакомы.
Подхожу ближе. На полу развален амбициозный мега-проект LEGO техник в разобранном виде. Собирают почти молча, лишь изредка издавая нечленораздельные звуки.
— Хей, сис, — первым обнаруживает мое появление брат.
— Здорово. А что это там у вас?
— Да так, — Эрни не поворачивает на меня головы, хотя по-нормальному давно уже начал бы все очень подробно и нудно объяснять. Сочинения б лучше так писал в школе.
«Да-таком» это точно на назовешь, там даже на двоих работы на часы. Или может, я просто не разбираюсь.
Решаю, что они и без меня справятся и собираюсь заняться своими делами, но Рик, до того момента не проронивший ни слова, внезапно поднимает на меня глаза.
— Ты тоже? — осведомляюсь только.
— Всегда любил, — пожимает плечами он. — Я ж датчанин. Наполовину.
Обыгрываю это, как шутку — чтобы любить лего, не нужно быть датчанином — но мне, естественно, любопытно.
Позднее
