утомленный общим собранием, правда недалеко, в густую тень старой груши, где и прилег в гамаке. Отбытие без должной конспирации привело к немедленному появлению скучающего Яна.
– Что делаешь? Я к тебе! Ты что, не видишь – я к тебе? Ну, так помогай!
Ох уж эта молодежь, все им надо, чтоб вокруг них прыгали. Покряхтел Прокопий, подхватил детеныша под попку, закинул в гамак:
– Ну, доволен, непоседа?
А тут и Лила уже на задних лапах стоит. Ян свесился, тянет ее за лапы, на деда гневливо посматривает: что не помогаешь опять? Ох, уж… Не успел Прокопий возмутиться в очередной раз, как на горизонте замаячила Ханна. Э, нет!
– Родители! Займитесь своими детьми! Я ухожу.
Легко сказать, непросто сделать. Попробуйте сами выбраться из гамака, да еще если на вас все время норовит горошиной накатиться чужой хохочущий внук. То-то же.
Ничто как будто не изменилось в доме Макара, а напряжение отпустило и на передний план выступили другие ощущения. Исчезло чувство внешнего давления, зато четче обозначилась тревожная тоска по сыну, которая жестким канатом связывала их с остальным человечеством. Славка, с отлично проявившейся в нем вакциной, в ближайшие четыре месяца – до окончания срока испытаний – поживет и поработает при институте. После чего он свободен, но сможет ли попасть на остров, остается открытым вопросом. Народонаселению Земли официально объявили о скорейшем начале всеобщей вакцинации. Если не через четыре месяца, то позже сынище будет с ними, и тогда они его с семьей больше никуда не отпустят. Времена бывают разные. Сейчас не время одиночек.
Как просто успокоиться в собственном благополучии, когда твои близкие в безопасности. Конечно, связь Ларисы с сестрой и ее детьми оставалась постоянной декорацией их жизни. Но там ситуация была неразрешимой, хоть и не безнадежной. Макар не умел волноваться о том, чего не в силах был изменить. Слезы жены его и расстраивали, и злили одновременно.
Злился ли он на жену? Нет.
На ее сестру? Нет.
На себя? С какой стати?
На саму жизнь? Какой смысл?
И он собирал свою непонятную злость, сворачивал ее в тугой шар и пинал поглубже под диван. Клал руку на плечо горько задумавшейся Ларисы: ничего, ничего… И не важно, что за этим «ничего» не стоит ничего. Ведь, как сказал Прокопий, этот самопровозглашенный греческий философ: «Человеку нужен человек». Только отражаясь в другом, мы осознаем реальность и полноценность своего существования.
– Макар! Мы едем завтра!
– Я же просил – не завтра!
– А что у тебя за дела, позволь полюбопытствовать.
– Ну…
– Вот, нам всем удобно, поэтому – завтра.
С одной Ларкой он бы еще поспорил, поотстаивал свое право на личное время и пространство, но целых три женщины при двух детях – сила несокрушимой аргументации. Спорить – себе дороже.
– Завтра так завтра. Я буду у себя.
– Будь у тебя. Мы на набережную. Не хочешь с нами?
– Воспользуюсь тишиной, хорошо?
Когда они приехали туда, в город-призрак, город-крепость, первую столицу острова, хотелось задать вопрос: а могло ли быть хуже?
Лила оказалась не готова сидеть в ногах Ларисы, которая заняла переднее пассажирское место. Сначала она хотела смотреть в окно, потом быть возле Ханны. Ханна не интересовалась изменчивым пейзажем за окном, быстро устала сидеть на руках и начала возмущенно вставать столбиком. Морда Лилы все время оказывалась где-то не там, где следует. Яна, наоборот, воодушевили и вид из окна, и скорость, и цель поездки. Но взятая в дорогу конструкция из деталек «Лего» от очередного толчка развалилась. Ян, ползая по полу машины, подобрал каждый кусочек и даже почти слепил все обратно, но бедняжку укачало – впервые в жизни! Никто не был к этому готов. Увы!
Тем не менее они ехали, ехали и наконец приехали. Сорок минут пути, много ли это? Поговорим, когда вернемся домой.
Девчонки с детьми и Лилой пошли размяться, отмыться, перекусить в кафе.
Лариса при поддержке мужа первая отправилась на мастер-класс.
Жизнерадостные, крепко сбитые мужички очень задорно презентовали предстоящий Ларисе процесс. И она очень воодушевленно приступила к своему уроку, но от первых же тугих выдохов в металлическую трубку у нее разболелась голова, и ах, как жарко от печи, и все, уже больше не хочу.
«Как быстро отстрелялись!» – обрадовался Макар. И главное, никаких новых уродских вазочек в доме!
Мужички не согласились: уплочено, уплочено, уплочено. Надавили Макару на плечи с двух сторон, усадили на стул, вложили в руки трубку с раскаленным желто-оранжевым шаром стекла на конце: ну, как показывали, мужик, не подведи! Он дул-выдувал, таращил глаза. А они: глаза в себя, воздух из себя! Божежтымой… Все остальное: работа в печи, обрезка, формование, охлаждение – все это, где действительно опасно, ребята делали сами, умело создавая у ученика иллюзию участия.
Получился у Макара почему-то зеленый, кривенький стакан.
А мы делали стакан?
Сменили Стефу с Машей в кафе, отправили их развлекаться выдуванием стаканов. Договорились встретиться на центральной площади.
Макар с Ларисой глотнули кофе и направились гулять по тихому городку живописной компанией. Призрак им открылся. Ставни нараспашку, нет-нет да и высунется кто-нибудь с приветливой улыбкой. Крупная породистая кошка выгнулась спинкой на подоконнике и предостерегающе шипит на Лилу: я здесь самая обаятельная и привлекательная! уходи! Над узкими улицами раскачивается выстиранное белье. У крыльца запросто прислонился к стене велосипед с корзинкой для продуктов. Под старым кленом беззубая бабулька кормит хлебными крошками единственного голубя. Всполошилась: дети! собаки! моя птичка! Ой, не видели мы голубей, можно подумать. Но голубь был действительно очень хорош – белоснежный, с кучерявым пером. Он вспорхнул на высокую спинку скамьи и ходил туда-сюда, гордо подняв головку, и только глазом косил в их сторону.
На площади одинокий уличный музыкант играет на ханге. Глаза закрыты, руки парят над металлической полусферой: оглаживают, постукивают, взлетают, замирают, обводят. Шелест, вибрация, стук, звон, стон – завораживающие космические звуки, объемные, обволакивающие, поглощающие, множественно отраженные стенами зданий.
Ханна обвисла на руках с пальцем во рту. Ян с Лилой, как под гипнозом, будто притянутые веревочкой, подошли к невиданному музыкальному инструменту, зачарованные перкуссией, осели прямо на каменные плиты.
Так их и застали Маша со Стешей, успевшие по пути сделать серию снимков дверных молоточков.
– Ой, а чего это вы? – спросила Маша, с недоумением глядя на своего ребенка. Поежилась: – Какой щекотный звук.
– Нет-нет, это очень круто, – перебила ее Стефания. – Отличная виброакустическая терапия. Посмотри на них – все такие спокойные, хорошенькие. Надо тихонько пробираться к машине, и мы сейчас доедем самым лучшим образом.
– А стаканы? – забеспокоился Макар о судьбе своего творения.
– Завтра нам доставят. Остыть должны.
Ради торжества справедливости следует спросить после возвращения домой: могло ли быть лучше?
Может быть. Но не сильно.
Лилу, наученные опытом, посадили на заднее сиденье между молодыми мамами, и она сразу заснула. Детишки, расслабленные, с одинаково приоткрытыми губками, минут пять смотрели в окно сонными глазенками, прежде чем,
