руку. Мальчишка ответил крепким рукопожатием, а затем принялся стаскивать с плеч Мишин рюкзак.
– При входе на вокзал не приставали? – спросил Матвеев.
– На меня вообще не обратили внимания, – пожал плечами Гоша. А затем насторожился: – Там что-то незаконное? – Казалось, мальчишка не на шутку перепугался.
– Ерунда всякая, – поморщился Матвеев, отпивая из горлышка воду. – Человеческая голова и две руки. Ну и так, по мелочи: пальцы, нос, парочка глазных яблок.
Гошка побледнел.
– Миша, прекрати, – укоризненно покачала я головой. – Зачем ты ребенка пугаешь? Там просто вещи, – обратилась я теперь к Гоше. – Одежда.
Мальчишка молча протянул Мише рюкзак.
– Спасибо, дружище, – подмигнул Гоше Матвеев. – Как там Александра Марковна поживает? Ты передал ей от нас привет?
– Хорошая женщина, – кивнул Гоша. – Напоила меня чаем, накормила пирожками с ливером…
– Ульянкины любимые, – мечтательно вздохнул Миша.
Я ткнула Матвеева локтем. Когда мы вдвоем, он самый нежный на свете, но стоит кому-то оказаться рядом, и снова эти подколы, как в первый день нашего знакомства. Просто неисправимый человек!
– Ты нас очень выручил, – проговорил Миша, вручая Гоше несколько купюр. – Вот возьми, купишь себе что хочешь.
Гоша взял в руки деньги. Пересчитал. Глаза его загорелись.
– Тут на GTA хватит!
– Разве у этой игры не стоит ограничение «18+»? – хмыкнул Матвеев.
Гоша заметно смутился. Поправил солнцезащитные очки и сказал:
– Ну не мягкие же игрушки мне покупать? Ладно, до встречи!
Мальчишка быстро зашагал по перрону и вскоре скрылся в толпе.
– Ты тоже играешь в приставку? – улыбнулась я, глядя на Матвеева. – Думала, только на музыкальных инструментах…
– Покажи мне парня, который не любит порубиться в «соньку».
Миша поправил лямки рюкзака и сделал шаг назад. Сердце неприятно кольнуло.
– Не люблю долгих прощаний, – хрипло сказал Матвеев. – Я тебя наберу, как только все наладится.
– Хорошо, – глухо отозвалась я, заглядывая в глаза Мише. Но он отвел взгляд.
– Ты вроде нигде не засветилась. Можешь возвращаться в свою квартиру, к обычной жизни.
– Хорошо, – сглотнув, повторила я. Без него моя жизнь и будет самой пустой и обычной. – Ты сейчас куда?
– Поймаю машину, сниму номер в отеле…
– И что ты там собираешься делать? – насторожилась я. – Расскажешь мне о своем плане?
– Нет. Все! Не могу. Пока! – Миша резко наклонился ко мне и быстро чмокнул в лоб. Еще раз сказал негромко: – Пока.
Развернулся и пошел прочь с платформы. Я растерянно смотрела ему вслед. Вот и все? Это конец? Я некоторое время постояла на месте, а затем двинулась за Мишей. Прибавила шаг, боясь упустить его из виду. Парень шел так быстро, что еще секунда – и он затеряется в толпе… Миша шагал уверенно, но сутулясь, словно боялся обернуться. Перед моими глазами уже стояла пустая комната, которая тонула в солнечных лучах и моей тоске. А больше всего пугала неизвестность.
Я шла следом, словно бродячая собака, которую Миша потрепал за ухом на улице. Торопилась, расталкивая на платформе людей. В голове стучало: «У меня нет его номера. Он не позвонит, он больше никогда не позвонит! Он считает нас слишком разными».
Будто почувствовав мою слежку, Миша развернулся и шагнул мне навстречу. Взял лицо в ладони и быстро поцеловал.
– Мне и так тяжело, – негромко сказал он, – пожалуйста, не усугубляй. Мы так никогда не расстанемся.
Я только качала головой, пока он целовал мои глаза, нос, губы…
– Нам и не нужно расставаться, – быстро проговорила я, – поеду с тобой!
Миша перестал меня целовать и внимательно посмотрел:
– Нет, Уля, нельзя. Я не могу.
– Я не вернусь без тебя в свою квартиру. Я должна знать, что все закончится хорошо. Посижу тихо в номере. Это ведь не опасно? Пожалуйста!
Миша подавленно молчал. Тогда я первой шагнула к выходу с шумного вокзала.
– Поймаем машину вместе.
* * *
– Помнишь, мы с тобой спорили на тему: что такое любовь? Выбрали же время… Мне всего семнадцать, тебе и того меньше. И я тогда был просто убежден в том, что все это бред собачий. Не бывает никакой любви. Только тупая и слепая привязанность, как у отчима к маме…
Вплоть до этого лета я продолжал считать, что никакой любви быть не может. А теперь, представляешь, люблю… Люблю неумело, осторожно и, кажется, что невпопад. Мы разные. И это сбивает с толку. Страшно любить и мириться с пониманием, что у вас нет совместного будущего. Что ты ее жизнь только испортишь, ее папа никогда такого зятя не одобрит, ее подруги тоже сочтут тебя не тем, кто ей нужен. У нее были превосходные планы на будущее, а ты в них не то что не вписываешься – ты их безжалостно рушишь.
А что делать, когда тебя штормит в ее присутствии? Когда срывает крышу от простого несмелого прикосновения? Это страшно. Но круто. Пока что. А что будет дальше, даже боюсь думать…
Лучше б я продолжал жить в незнании. Зачем мне такая любовь, которая разъедает сердце?
* * *
На въезде в город мы встали в большую пробку. Окна были открыты. Пахло зноем. Я с безразличным видом уставилась на большое поле, покрытое зелеными колосьями. Машина резко трогалась каждые две минуты, и, кажется, меня уже укачало…
– В выходные от дачников житья нет, – пожаловался водитель. – С тех пор как на окраине города наставили эти дома из панелей да выделили к каждому из них по клочку земли, началось это нашествие садоводов. Хуже колорадского жука. А еще важно именуются дачным поселком «Элегия». Твою дивизию! При чем тут это? Просто чтоб красиво звучало?
Мужчина, который согласился нас подбросить, высунул руку в открытое окно и стряхнул с сигареты пепел. Курил он прямо в машине, и у меня от дыма и духоты уже пульсировало в висках. Я положила голову Мише на плечо и закрыла глаза. До сих пор не верилось, что Матвеев разрешил мне уехать вместе с ним. Там, на перроне, я клятвенно пообещала, что буду дожидаться Мишу в номере и никуда не
