в паутине. Бьюсь и не могу выбраться.
– Моё предложение в силе. Ты подумай, Алл.
– Над чем это она должна подумать? – вздрагиваю от вкрадчивого голоса Коти.
Ну, вот. Ещё один любитель вламываться без стука…
Глава 40
Аркадий
Я не помню, куда шёл. Знаю одно: не стал садиться за руль в таком состоянии. В метро ехал бесцельно. Пересаживался из вагона в вагон. Ни о чём не думал и почти ничего не соображал. Телефон у меня трезвонил, но я отключил звук: Пашка, мама, Илья… к чёрту всех.
Мне никто не нужен, кроме Осы. А она меня вышвырнула из своей жизни почему-то.
Что-то в этом водевиле цепляло. Какая-то мелочь, но я никак не мог сосредоточиться, чтобы понять. Не хотелось возвращаться в пустую квартиру. В место, где мы были счастливы. Я и она. Ведь счастливы же, не мог я ошибиться настолько сильно.
Не получалось и Аллу обвинять во всём случившемся. Не мог. Надо выспаться, прийти в себя, а дальше будет видно.
– Илья? Мне бы переночевать. Нет, не у вас. Где-нибудь.
Не знаю, почему я именно ему позвонил. Наверное, нейтральнее всего.
– Тебе повезло, что я парень с девушкой, у которой – отличное приданое, – бренчит Илюха ключами перед моим носом. – Только обещай, что будешь вести себя прилично. Девок не водить, спиртное не пить.
Он ещё шутит на автомате, но уже, видимо, по моей роже понимает, что что-то не так.
– Арк? – смотрит на меня пытливо и медлит. Мы в его спорткаре. Он подобрал меня у метро.
– Всё хорошо, – вздыхаю и тру лицо руками. – Мне лишь переночевать.
– Вижу, как у тебя хорошо. Рассказывай!
И я вываливаю всё. Неожиданно для самого себя.
Илюха задумчиво барабанит пальцами по рулю.
– Странно как-то, тебе не кажется?
– Кажется. Но надо переспать со всеми мыслями, а потом будет видно.
– Ничего, – заводит машину Илья, – отдохни. Сгоряча всякой фигни можно наворотить. Тут подумать надо, да.
– Что бы ты сделал на моём месте?
Илья бросает взгляд искоса, а затем напряжённо смотрит на дорогу. Водит машину он отлично, хоть и лихачит немного.
– Я бы поговорил ещё раз. Как-то странно. Всё время с тобой и вдруг – бац! – замуж за другого. Что-то не так. Не сходится.
И я вдруг понимаю: он прав. Становится если не спокойнее на душе, то увереннее, что ли.
– Я так и сделаю. Поговорю, – эти слова я произношу уже в квартире.
Илья сам расстилает постель. Даёт чистое полотенце.
– Вот и хорошо. А там, глядишь, помиритесь – и на свадьбу к нам придёте.
– Не будет нас на вашей свадьбе, – вздыхаю. – В армию меня забирают. Повестка пришла.
Это новость, которую я брату забыл сказать.
– Правда, что ли? – Илюха, не сдержавшись, хохочет.
– Правда. И бегать от армии я не собираюсь.
– Знаешь что? – брат смотрит на меня с уважением. – Ты нас всех переплюнул. Мало того, что красавчик, так ещё и вечно с тобой какие-то нестандартные истории случаются. Это ж надо – перед Новым годом – в армию.
– Мне кажется, это отец постарался. Пытается из меня гейство выбить своими методами. Дождался, как хищник, и совершил прыжок. Думает, что испугаюсь.
– Но Драконовых не так-то легко и нагнуть! – у Илюхи – абсолютно счастливое лицо. – Давай, дуй в душ – и спать. Чует моё сердце: если она твоя судьба, никуда не денется. У нас же оно так: наше сокровище в чужие руки не утечёт! Запомни раз и навсегда. Слишком много вокруг грязи. А значит точно бриллиант. Не дрейфь, Драконов, прорвёмся!
Он не уходит. Балагурит, шутит, всякую чушь рассказывает. Ждёт, пока я из душа выползу. И – о, ужас! – одеяло мне подтыкивает. Чувствую себя мелким засранцем, но от его заботы почему-то хорошо, правильно как-то. Нет отторжения или дискомфорта. Я засыпаю пусть и не совсем успокоенным, но уже не с неподъёмной тяжестью на душе.
Спал я долго. Говорят, сон лечит. Меня если не вылечил окончательно, то ум прояснился – однозначно. Вставал я с постели, имея чёткий план по завоеванию галактики – Осы моей то есть. Но вначале – мать. Оборвала телефон. Я даже не стал вглядываться в количество пропущенных.
– Что у тебя стряслось? – не дал ей вставить слово, когда она на первом же гудке сняла трубку и шумно всхлипнула.
– У меня стряслось? Это у тебя стряслось! – голосом трагической актрисы, что умирает на подмостках, возвестила матушка.
– У меня всё в порядке, – поспешил охладить её умирающую песнь.
– А армия? – захлебнулась она горечью – и понеслось. Мать частила, что-то пыталась сказать, сыпала проклятьями в адрес отца, задыхалась, рыдала, клялась, что никому меня не отдаст.
Я терпеливо переждал стихийное бедствие. Ждал, когда иссякнет грязевой фонтан.
– Всё сказала? – поинтересовался, когда она сделала мимолётную паузу. Я понимал: ещё не всё, но сил и времени ждать не было. – А теперь послушай меня и не перебивай. В армию я иду – раз, не суй свой нос в мою жизнь – два. Оставь меня в покое – три. Не доставай – четыре. Я люблю тебя, ма, но вот эта опека, истерики, желание от всего оградить – перебор. Ну, хватит уже, а? Я вырос, мам. И даже если случится со мной какая-нибудь неприятность, я вполне способен сам себе штаны постирать. И не звони мне больше.
Я отключился. Попытался собраться с мыслями ещё раз, потом плюнул: всё, что мне нужно, это отправиться в общежитие. Там моя Оса. Там я вчера машину бросил. А у меня безумный день сегодня. Нужно везде успеть.
У соседки Жалейкиной красивое, но неприятное лицо. Глаза всё портят. Какие-то злобно-завистливые, что ли. Она жадно рассматривает меня со всех ракурсов, словно собирается купить и будто у неё полные карманы денег: выглядит она чересчур заносчиво.
– Нет её. Сказала, не вернётся. Кирилла тоже нет.
