— Со мной?
Я должен спросить. Должен.
— С тобой.
И тут зал взрывается невероятными овациями. Мы оба вздрагиваем, словно только что осознали, что не вдвоём. Несколько сотен людей рукоплещут стоя. Нина улыбается и опускает глаза, когда я крепко сжимаю её ладонь. Свет в зале вспыхивает. Я машу зрителям, бегло отмечая несколько знакомых лиц: поднятый большой палец Микса, улыбка до ушей Веры, сжатый кулак Ромыча, на третьем ряду мама вытирает слёзы, а рядом с ней мама Нины.
Мы уходим со сцены, и первое, что я делаю прямо за кулисами — целую её. Крепко, сладко, вкладывая все чувства, что разрывают грудь. Моя Малина. Моя.
— Давай уйдём, — она смотрит в глаза так, что у меня ноги начинают отниматься. — Прямо сейчас.
Я киваю, обнимаю её за хрупкие плечи и веду к запасному выходу.
— Даже не хочешь узнать, получил ли ты главный приз? — слышу знакомый голос за спиной.
Мы оборачиваемся, и Нина жмётся ко мне теснее. Её бывший партнёр стоит посреди узкого коридора. Он уже выступил, ещё до меня. И, надо сказать, блестяще.
— А я его уже получил.
И он понимает, молча провожая наши спины взглядом.
Глава 51
Максим останавливает машину возле набережной, и мы выходим к ограждению, вдвоём спрятавшись под широким зонтом от мелко моросящего дождя.
— Ты привёз меня на Мост Поцелуев? — улыбаюсь, заглядывая в тёплые, лучистые глаза.
— Разве не идеальное место для признания? — Максим улыбается в ответ и обнимает меня за плечи, прижимая к себе.
— Признания?
— Конечно, — берёт за руку и ведёт к подножию моста. — В любви.
Внутри становится тепло и сладко, несмотря на холод и сырость вокруг. Мы, молча взявшись за руки на ручке зонта, восходим на мост. На перилах гроздья замочков — надежд на счастье. Серое небо отражается в воде, испещрённой иглами дождя. Сыро и мрачно. Но не под нашим зонтом.
— Прости меня, — начинаю первой, потому что чувствую эту потребность. — Прости за недоверие.
— Тебе не за что просить у меня прощения, Нина, — Максим смотрит мне в глаза мягко, но серьёзно. — Что бы мы не делали, нас всегда настигают последствия. Это были мои. За былую неразборчивость и жизнь без оглядки на чужие чувства.
— Я испугалась. Подумала, что не справлюсь с отношениями, Лия ведь такая не одна у тебя была.
— И я не могу обещать тебе, что всё будет гладко. Я прошу лишь доверять.
— Я буду. А ты мне?
— А я тебе.
Внутри растворяются последние крупицы горечи, и я утыкаюсь лбом Ларинцеву в плечо. Глубоко вдыхаю его запах, осознавая, как невероятно соскучилась за ним за эти всего несколько дней. Какие же разные ощущения он вызывает у меня: от дрожи возбуждения где-то внизу живота до трепета в груди от осознания, что он — парень, которого я знаю не так давно, стал родным для меня человеком. Близким. Любимым.
— Я люблю тебя, Пёрышко, — тихо произносит Максим, а я закрываю глаза, пытаясь сдержать слёзы.
Такими словами не бросаются. Не такие как Максим Ларинцев.
— Я тоже люблю тебя.
И это чистая правда.
Наверное, мы оба замёрзли и даже не заметили этого. Когда наши губы встречаются, я ощущаю, какие они у Максима холодные, но какой жар дарят мне. И мне мало этого. Так ничтожно мало.
— Поехали к тебе, — я больше не смущаюсь и открыто смотрю в глаза.
Максим ничего не отвечает, он лишь увлекает меня обратно к машине. Едем мы тоже молча. И это ни капельки не напрягает. Хотя нет, вру. Это волнует, заставляет ощущать нежный трепет возбуждения внутри. Я ведь понимаю, что сегодня всё будет по-взрослому. Я хочу этого.
В квартире Максим помогает мне снять отсыревшее пальто и набрасывает на плечи тёплый джемпер.
— Нина, может переоденешься? Ноги тоже нужно согреть. А я пока поесть нам приготовлю, — Ларинцев идёт на кухню и ставит на газ чайник.
— Знаешь, я не голодна, — набираюсь смелости и прижимаюсь к Максиму со спины. — А вот душ бы приняла. Вместе.
Последнее слово говорю тихо-тихо. Закусываю губу и жду его ответа. Нервничаю почему-то.
— Ну пойдём, — Максим улыбается той своей улыбкой, от которой хочется растаять как ледышка на солнце.
Мы заходим в ванну. Я поворачиваюсь к зеркалу и подбираю вверх волосы. Максим стоит сзади, не прикасается ко мне. А мне хочется, чтобы его ладони легли на плечи, притянули к себе. Но он наблюдает молча и на расстоянии. Начинает снимать с себя одежду. Стаскивает через голову свитер, потом майку, расстёгивает джинсы и высвобождается из них. Мы уже были вместе не раз, мне бы пора перестать стесняться, но я всё равно вздрагиваю, когда он берётся за резинку трусов, но так и не снимает их, заметив моё выражение лица.
— Ты будешь принимать душ одетой? — каждый раз, когда он так ухмыляется, мне хочется приложить к щекам что-нибудь холодное. — Или хочешь понаблюдать, как это буду делать я? Второй вариант тоже ничего, но я предпочёл бы… ох!
Последнее восклицание уже посвящено моему упавшему вниз платью. Спускаю колготы и вдруг замечаю, что руки начинают дрожать. Ну в самом деле…
Было бы проще, если бы он помог, но Максим не помогает. Стоит в метре и смотрит горящими глазами. Хочет, чтобы я разделась сама. А я словно застыла и пошевелиться не могу.
Давай, Нина, ты сама его позвала, ну чего уже смущаться.
Я заламываю руки назад и расстёгиваю защёлку бюстгальтера, стаскиваю с плеч бретели, потом отбрасываю деталь одежды в сторону. Через зеркало замечаю, как горит Максима взгляд, как натянулись желваки на скулах. И мне приятна его такая реакция.
Завожу пальцы под резинку трусиков и стягиваю их вниз, отчётливо слыша за спиной шумный выдох. Максим отворачивается и открывает душевую кабину, включает воду, и мы молча заходим внутрь, закрываясь стеклянной дверцей от всего мира.
Но… ко мне прикасается только вода. Максим стоит очень близко, но и пальцем ко мне не притрагивается. Это сбивает с толку. Расстраивает. Потому что кожа горит от его близости, желание увеличивается в геометрической прогрессии, а желанных рук я так и не ощущаю.
Максим выливает на губку лужицу геля, вспенивает её под струями воды и протягивает мне. В прошлый раз он сам хотел намылить меня. Это было крайне неловко, но он не отступился. Может, поэтому сейчас не предлагает? Даёт мне зону комфорта? Но в нескольких сантиметрах от его мокрого обнажённого тела это не совсем подходящий термин.
Так мы и заканчиваем принимать душ, ни разу друг друга не коснувшись. Я чувствую разочарование. Но сказать об этом вслух не могу. Почему он так поступает? Я же вижу, что он явно возбуждён.
Максим подаёт одно полотенце мне, вторым вытирается и оборачивает себе бёдра. А потом выходит из ванной.
Я смотрю на себя в зеркало и чувствую полнейшую опустошённость внутри. Как? Почему?..
Обхватываю руками себя за плечи. Хочется расплакаться. Но я ведь обещала доверять? Может, так он себя чувствует — не хочет. Уступал ведь, когда я не хотела, боялась. И всё же обидно…
Распускаю волосы по плечам и иду в спальню — нужно одеться. А дальше посмотрим.
На улице уже вечер, стемнело. В комнате свет приглушён, только точечные фонарики над кроватью слабо горят. Максим входит через пол минуты после меня, и в его руках я вижу ту самую чёрную ленту, которой завязала глаза на сегодняшнем выступлении. Тело прошибает неконтролируемой дрожью, сладко отзываясь внизу живота. Всё это время в душе он дразнил меня. И себя. Что теперь… ох.
Лента стягивается узлом на затылке, и я ощущаю, как полотенце падает вниз. Как только лишаюсь возможности видеть, другие чувства обостряются. Воздух пропитывается напряжением, и я вздрагиваю всем телом, когда, наконец, чувствую прикосновения желанных рук.
Максим поднимает меня, а через мгновение я ощущаю спиной шёлк простыней. А потом теряюсь в ощущениях… Его руки везде… Его губы всюду…
Не осталось ни сантиметра моей кожи, где не побывала влага его губ и языка. Сколько же нежности во всех этих прикосновениях, сколько любви. Я плавлюсь, таю, истекаю желанием во всех смыслах. Мне даже становится неловко за то, что я настолько влажная от его ласк. Я ощущаю это своими бёдрами.
