Фенн тихонько присвистывает.
— Это внимание к деталям.
— Во второй раз, когда его задержали, он встречался с директором почтового отдела фирмы, занимающейся расчетом заработной платы, около восьми месяцев. Она нужна была ему, чтобы он знал об их расписании или системах — что угодно. Он жил с ней. Ходил за продуктами и водил ее детей на занятия карате. Очевидно, все это было обманом. Но, черт возьми, чувак. По крайней мере, у твоего отца нет фальшивой семьи, к которой он относится лучше, чем к своей настоящей.
Фенн какое-то время наблюдает за мной, словно обрабатывая картинку в уме. Затем его лицо искажается, и из него вырывается истерический смех. Он внезапно согнулся пополам, не может дышать, смеется мне в лицо.
— Так что… знаешь. У тебя есть кое-какие перспективы, — говорю я ему, криво пожимая плечами.
— Мне жаль. — Его лицо красное и мокрое от слез и смеха. — Ты победил, чувак. Это чертовски ужасно.
— Спасибо. Рад, что смог помочь.
У меня всегда было шестое чувство на неприятности. Например, как ныряльщики чувствуют запах подземных вод или ваш дядя, узнает о приближении бури по скрипу в коленях. Поэтому на следующий день, когда мы с Фенном в гостиной играли в бильярд, я понял, что меня что-то ждет. Я проснулся от зуда за ухом, который предупреждал меня быть начеку.
— Ты это слышал? — спрашиваю я его.
— А? — Фенн наклонился над столом, чтобы сделать следующий выстрел.
— Здесь что, стало тихо?
Он игнорирует меня. Он больше озабочен тщательной геометрией опускания 12 и 2 в противоположные боковые карманы.
В общежитии, как правило, стоит постоянный гул от сотни мальчиков-подростков, которые бродят вокруг, хрюкают, пукают и дерутся. Добавьте к этому по крайней мере столько же телевизоров, ноутбуков, телефонов и всего остального, что издает звук, и все это эхом разносится по коридорам и проходит через воздуховоды. Вы не замечаете, как становится громко, пока не выйдете на улицу и не задохнетесь.
Поэтому, когда внезапно наступает тишина, кроме треска Фенна, бьющего по шару для кия и ругающегося под нос, я понимаю, что беда нашла меня.
— Второй раунд, ублюдок. — Из холла вбегает Дюк со вздувшимися венами. — Я здесь, чтобы исполнить твое предсмертное желание.
— Стоп, Дюк. Притормози, здоровяк. — Фенн бросается на пути Дюка, все еще держа палку для кия в руках в знак явного предупреждения. — Мы в середине игры.
— К черту твою игру. — обращается он ко мне через плечо Фенна. — Тебе так понравилось первое избиение, что ты умоляешь о втором, да?
Мы понимаем, когда он толкает его к нам, что Дюк притащил с собой второкурсника. Черт. Я знал, что мне следовало поговорить с этим парнем о том, что мы должны держать нашу договоренность в тайне. Некоторые люди не ценят осторожность.
— Кто это? — Фенн прикидывается дурачком до тех пор, пока это удержит Дюка от швыряния мебелью мне в голову.
Дюк кивает на второкурсника, который выглядит так, будто уже один раз за сегодня сменил штаны.
— Расскажи ему, что ты сделал.
Нехотя, парень обводит взглядом комнату, его челюсть работает так, словно он грызет собственный язык.
— Выкладывай, — огрызается Дюк, — или медсестра будет вытаскивать бильярдные шары из твоей задницы щипцами для салата.
— Блядь, чувак. Ладно. — Парень делает ровный вдох и лишь на мгновение встречается с моими глазами, словно мы два заключенных, стоящих над виселицей, когда петли затягиваются на наших шеях. — Я взял фотографии, которые ты дал мне вчера, и отправил их в несколько групповых чатов с людьми, которых я знаю в Балларде.
— Вся школа видела их, — вмешивается Дюк. — Парня распяли.
Хорошо.
— Ты видел фотографии? — Я выхожу из-за спины Фенна, который глазами предупреждает меня держать свой чертов рот на замке. Но я не испытываю ни малейших угрызений совести, загружая канон мести этого парня и отправляя его в веселый путь.
— Я не обязан. — Может быть, Дюк не был бы таким самодовольным, если бы ему пришлось отвечать на свое возмущение на более публичном форуме.
— На твоем месте я бы хотел знать, что я защищаю, прежде чем ассоциировать себя с этим.
Выражение лица Дюка выдает момент нерешительности. Теперь он думает, не совершил ли он огромную ошибку. Может быть, я наивен, но я даю Дюку преимущество в том, что то, что он был хулиганом, не обязательно делает его парнем, который общается с людьми, носящими черное лицо на вечеринках. Но опять же, правдоподобное отрицание — это тоже соучастие. После некоторой паузы он кивает головой на второкурсника и говорит ему, чтобы он отвалил.
— Дело в том, — говорит мне Дюк, понизив голос, — что ты продолжаешь выходить за рамки. Я уверен, что в последний раз, когда мы беседовали, я четко изложил правила.
— Неважно. В этом вопросе моя совесть чиста. Считайте это служением обществу.
Рядом со мной я чувствую, как Фенн вздыхает. Потому что он знает, что я ничего не могу с собой поделать.
— Я предупреждал его, — говорит Дюк Фенну. — Я написал это большими гребными буквами.
— Он из государственной школы, — умоляет Фенн. — Я не знаю. У него что-то вроде расстройства обучения. Это все свинцовые трубы в фонтанах.
— Не, брат. Мы прошли через милость и прощение. Он не может продолжать делать все, что ему вздумается. С меня хватит. Я хочу свою долю. И я хочу, чтобы он признал, что я управляю этим местом.
— Нет, знаешь, что? — Я уже сыт по горло. Стою прямо здесь, а эти двое говорят обо мне, как родители, ссорящиеся из-за ребенка, закатывающего истерику в ресторане. — С меня, блядь, хватит. Я не знаю, откуда у тебя это маниакальное чувство собственного достоинства. Или почему, черт возьми, все остальные разрешают отбитому ублюдку повязывать простыню на шею и называть это плащом, но я больше не буду играть в «Потерянных мальчиков».
— ЭРДЖЕЙ. — Предупреждающий тон Фенна умоляет меня заткнуться. Но я в ударе. — Не надо.
— Ты вызываешь меня на матч-реванш? — На лице Дюка растягивается нездоровая ухмылка.
Я вскидываю бровь.
— Даже лучше. Я бросаю тебе вызов за твою должность.
ГЛАВА 32
ЭРДЖЕЙ
— Иисус Христос. — Фенн вскидывает руки и смотрит на меня в недоумении.
— О, мне это нравится, — медленно говорит Дюк, окидывая меня пренебрежительным взглядом. — Я в деле.
— Отлично. Давай сделаем это, — говорю я Дюку, потому что не уверен, что в этот момент полностью контролирую свой рот.
На самом деле, я уверен, что уже жалею об этом. О чем, черт возьми, я думал?
И как, черт возьми, он заставил меня согласиться играть на его условиях, когда я знаю сотню способов свергнуть Дюка, не нанося ни одного удара? По крайней мере, в теории. Потому что это самая неприятная часть. В реальности у меня ни хрена нет на Дюка, как бы глубоко я ни копал. Ни единого компромата, который я мог бы использовать, чтобы одержать над ним верх.
Но, черт возьми, может это знак. Может, взлом — это не тот путь, по которому стоит идти. Бог свидетель, это взорвалось у меня перед носом, когда дело дошло до Слоан. Так что, возможно, лучший способ победить Дюка — это положиться на единственное, на что все в этой школе так уповают: на традиции.
— Потрясающе. — Улыбка Дюка расширяется. — Завтра вечером. Последний оставшийся в живых.
— Ни за что. Держись. — Фенн снова пытается схватить поводья этой убегающей лошади. — Ну же, Дюк. Посмотри на его лицо. Ты не можешь ожидать, что этот идиот будет в форме для боя через день. Какая, к черту, борьба за лидерство?
— Так он сам напросился.
— Как я уже сказал, не слишком умно. Но ты можешь хотя бы сделать его справедливым, — с некоторым отчаянием возражает Фенн. — Как это будет выглядеть для всех остальных, если ты выйдешь и набросишься на парня, который уже сломлен и не в своей тарелке?
И снова они говорят обо мне, как будто меня нет в комнате.
— Опять же, это не моя проблема. — Дюк самодовольно скрещивает руки.
— Дай ему немного времени на подготовку. Месяц. Это заставит тебя казаться более разумным, и, если ты победишь, это будет более убедительным сдерживающим фактором, что ты взял достойного противника.
