— Ты придурок.
— О, это тебе понравится: по выходным я обычно покупаю несколько дюжин пончиков с сахарной пудрой и отношу их в местный приют для бездомных.
Он ждет от меня вопроса, пока я стою, закатив глаза.
— Ладно, я сыграю в твою дурацкую игру. Почему это плохо?
Он подавляет смех.
— Потому что на самом деле я обваливаю эти пончики в клее и обсыпаю детской присыпкой.
Я вздыхаю.
Он толкает меня на спину, закидывает на меня свою тяжеленную ногу и приподнимается на локте с улыбкой на лице.
— Подожди, сейчас я расскажу, что у меня запланировано на понедельник, милая.
— Дай угадаю, — звительно шиплю я. — Взрываешь больницы? Отравляешь городской водопровод? Убиваешь всю аудиторию комеди-клуба своим ужасным занудным стендапом?
Его улыбка превращается в ухмылку, ошеломляющую своей красотой. Даже в полумраке, освещенном лишь тусклым голубым сиянием, от этого человека захватывает дух.
— Уже лучше. Я лишаю девственности.
Я фыркаю.
— Что заставляет бедняжек влюбляться в тебя, без сомнения.
Его улыбка исчезает. Он нежно целует меня в губы.
— Надеюсь.
Я поворачиваю голову и прячу лицо в ямке на его шее. Киллиан проводит ладонью по моей руке, потом по плечу, потом баюкает мою голову.
— Когда же два больших огня сойдутся, Они сжигают все, что их питает. От ветра слабого крепчает пламя. От сильного порыва угасает, — шепчет он.
— Если ты еще раз процитируешь мне «Ромео и Джульетту», я за себя не ручаюсь. — Мой голос звучит сдавленно.
— Это не из «Ромео и Джульетты», милая. Из «Укрощение строптивой».
— Значит, я теперь строптивая?
— Учитывая, что мои обнаженные яички находятся в пределах досягаемости твоих сердитых кулаков, я отказываюсь отвечать.
Я морщу нос.
— Не говори «яички».
— А почему бы и нет?
— Слово не фонтан. Почти такое дурацкое, как и «мокрый».
Он хихикает.
— Я сделал пометку. Какие еще запрещенные слова я должен знать?
Я хмуро смотрю ему в шею.
— Если это есть в словаре, то запрещено.
— А. Это я понимаю, намек, что надо заткнуться.
— Сейчас же. Или в ход пойдут мои кулаки.
Киллиан прижимает меня ближе к себе, и я чувствую, как грудная клетка сотрясается от беззвучного смеха. Когда я раздраженно прижимаюсь к его животу, он нежно целует меня в шею.
— Ты убиваешь меня, дьявол, — бормочу я.
— Сейчас это устроим, маленькая воришка. — Он обхватывает ладонями мою задницу, сжимая ее, и толкается к моей попке, так что я чувствую его эрекцию. Его голос становится хриплым. — Мне нужно быть внутри тебя сейчас.
— Если это заставит тебя замолчать, я в деле.
— Ты уверена, что хочешь, чтобы я молчал? Потому что, насколько я помню, тебе ужасно нравились мои разговорчики.
Снова появился австралийский акцент. Он снова Крис Хемсворт, злобный ублюдок.
Но я не дура. Я раздвигаю ноги и насаживаюсь на него, закрывая глаза, чтобы представить перед собой актера, с которым я предпочла бы заниматься любовью. Это лучше, чем мой опасный гангстер с сердцем поэта и тысячью невысказанных тайн, плавающих в темноте его глаз.
ГЛАВА 22
Джули
К моему пробуждению он снова уходит. Мне еще больнее, чем в прошлый раз.
Весь день я бесцельно брожу по городу. Полагаю, это становится моей рутиной. Когда солнце садится над океаном, я возвращаюсь в тот же ресторан, который посещала последние два вечера, зная, что найду его там.
Или он найдет меня. Магниты забавным способом притягивают друг друга.
На этот раз Киллиан появляется в великолепном темно-синем костюме в тонкую полоску с белым шелковым платком в кармане и в черных кожаных ботинках, отполированных до зеркального блеска.
Его прическа идеальна. Борода подстрижена. Галстука нет, что позволяет полюбоваться столбиком его горла, татуировкой и всем таким. Сочетание изящной утонченности с грубой мужественностью потрясает.
Как и его британский акцент.
Криса Хемсворта сегодня заменяет Джеймс Бонд.
Опираясь локтем о стойку бара, он говорит Харли:
— Мартини с водкой. Встряхнуть, но не смешивать.
Харли в замешательстве смотрит на него.
— Да быть не может!
Я поднимаю бокал с вином в шутливом приветствии.
— Аминь.
Киллиан вежливо улыбается бармену.
— И не тряси слишком сильно. Лед испортит водку. — Затем поворачивается и бросает на меня горячий взгляд. — Снова здравствуй.
— И вам приветики, мистер Крейг.
Он вскидывает брови.
— Кто такой мистер Крейг?
Я оглядываю его с ног до головы.
— Дэниел Крейг. Такой актер. Ну, Джеймс Бонд?
Киллиан хрипло, чертовски сексуально смеется, вызывая мгновенную овуляцию.
— Нет. Шон Коннери — лучший и единственный Бонд. Все остальные парни — сплошная показуха.
— Все так, мачо, вот только у Шона Коннери был очень сильный шотландский акцент.
Киллиан с ухмылкой наклоняется ближе ко мне.
— Такой шотландский акцент?
Да, именно такой. Как же мне хотелось задушить его голыми руками!
— Ты был актером до того, как решил стать преступником?
Он снова переключается на шикарный британский акцент Бонда.
— Нет. Я был деревенским мальчишкой. Актерский талант пришел ко мне только после того, как я стал преступником.
Он выдерживает мой взгляд. Его собственный — решительный. Как это ни странно, Киллиан только что сказал правду.
— Деревенский мальчишка, — размышляю я, согреваясь этим фактом. — В Ирландии?
