Убрал от нее руки, — гневно заорал Алекс.
От счастья я подобралась и постаралась сесть, чтобы свести ноги и не демонстрировать другу Игоря лишнее.
— Ты кто такой? — Степан медленно отпустил мои щиколотки и встал с постели. — Тебя сюда не звали. Это частная территория.
— Тот же вопрос. Какого хрена ты тут делаешь?
Дальше слов не последовало. Я не поняла, кто первый замахнулся, но в спальне началась драка. Парни махали кулаками, швыряли друг друга в стены, в мебель. Я визжала, когда кто-то падал на кровать, задевая меня.
Но я отчаянно болела за Алекса!
И когда он поднялся над лежащим на полу без сознания Степаном, я снова рыдала, но теперь от счастья!
* * *
Пока мы добирались до академии, я успела все ему рассказать. Алекс злился, что откладывал свой приезд, хотя Игорь просил его прибыть еще с утра.
— Но я подумал, что тебе и ему будет неловко, если я насутки останусь стобой в его доме, — оправдывался Алекс. — Потому решил приехать позднее и забрать тебя ночевать в академию. Какая ему разница ночью ты приедешь или утром?
Я устало клюнула носом. От переживания меня нещадно клонило в тяжелый сон-забытье. Но я должна была увидеть Шереметьева до того, как отрублюсь!
По дороге я все успела рассказать Алексу. Он не стал осматривать меня, но пообещал сразу передать в медпункт. Я ему верила.
Дозвониться до Игоря он не смог, связь в доме была неустойчива. Мы только загрузили в багажник связанного Степана, я надела на себя рубашку и кофту Игоря, которые нашла в шкафу, и выехали в академию. Звонить и решать будем оттуда.
Но я хотела предупредить Шереметьева, что теперь никаких отсрочек не будет! КОгда угроза устранена, родители не оставят меня в академии.
А еще телефон. Я должна была предупредить Игоря про фотографию.
Когда появилась академия, Алекс с тревогой спросил:
— Куда? Сначала к Шереметьеву или к врачу?
— К нему, — невнятно ответила я, имея в виду Игоря, но Алекс меня не понял.
Он остановился у арочных ворот, повернулся ко мне лицом.
— Мне очень жаль, Катя. Я знаю, как тебе больно. Поэтому отведу тебя к врачу, а потом найду Шереметьева.
— Нет, — я глубоко вздохнула, собираясь с силами. — Мне надо к нему...
— Успеешь. Поверь мне, он примчится сразу же.
— Хорошо, — проглотив комок страха, я открыла дверь, с помощью Алексадошла до дверей академии и вошла в холл.
Шереметьев стоял там.
Его взгляд переместился, отметив мой вид и побитое лицо Алекса.
Боль промелькнуло на его лице и исчезла в мгновение ока. Но я почувствовала ее, как тысячу ножей в моей груди.
— Что происходит? Почему Снежина ночью здесь?
Его пристальный взгляд переместился на Алекса, он словно перестал замечать меня, а может разозлился, что я в его свитере.
Мои глаза горели, но я запретила себе плакать. Алекс же даже не стал останавливаться.
— Вызывай врача. Срочно! Пусть осмотрит ее, а я тебе все расскажу.
— Нет, — воспротивилась я. — Сначала я…
— Ты потом, — отрезал Алекс. — Твое здоровье важнее.
Шереметьев поменялся в лице. Уже через пять минут я лежала в медицинском кабинете и меня осматривал врач. А мужчины вышли, чтобы не смущать меня при осмотре.
Я только слышала громоподобный рев Шереметьева и крик “Я убью его!”.
Когда меня выспросили обо всем, что болит, вкололи какое-то лекарство, и я уснула. Это был самый тяжелый и беспокойный сон, потому что я никак не могла предупредить Игоря об опасности, о фото, о родителях, которые не оставят меня в академии…
Утром, когда я открыла глаза, надо мной склонилась моя мама. Она плакала и вытирала мое лицо влажной салфеткой.
Меня оставили в кабинете на кровати для больных. Кроме мамы и белых ширм я ничего не видела. Шереметьева не было.
— Катенька, сегодня мы поедем домой, покажем тебя доктору. Ты только не волнуйся. Он больше никогда не тронет тебя…
— Кто? — хотела спросить я, но из-за сорванного голоса послышался только невнятный писк.
— Этот мальчик. Сын водителя. Он уволен. Он сильно пожалеет, что недоглядел за своим мальчишкой! Лапушка моя…
Мама плакала и гладила мое лицо, плечи.
Я отвернулась, чтобы собраться с мыслями.
— И… Ико… Ректор. Позови, — еле произнесла я.
— Он не может. На допросе.
По моему удивленному виду, мама поняла, что мне нужно больше подробностей.
— Он должен объяснить, как ты оказалась за пределами академии, в его доме. Полиция подозревает, что Шереметьев сообщник.
Я замотала головой, цепляясь в руку мамы, но она холодно ответила:
— Пустьсами разберуться. Это их работа! Но я отдавала тебя под его ответственность. И его халатность привела к тому, что ты оказалась под угрозой. К тому же, это был его дом! Ты знала?
Я замерла. Не лучшее время говорить маме, что я сама туда поехала и провела лучшую неделю в своей жизни! Если не считать последнего самого отвратительного дня.
Никого, кроме мамы, врача и пилота нашего частного самолета я больше не видела. Мне даже весточку Игорю не с кем было передать. Я переживала.
Позвонить ему? Рассказать? Так я даже говорить не в состоянии.
Все тело болело, грудь жгло, но мама торопилась увезти меня отсюда в надежные стены дома. Наверное, так и должна была закончится наша история с Шереметьевым.
Потом у меня тоже возьмут показания. Я оправдаю его по всем пунктам и на этом наша связь закончится. Я спасу его от обвинения, ведь я не умерла и от моих родителей откупаться ему не придется.
* * *
Я сняла с него обвинения.
Наши показания явно не сходились, но я сослалась на частичную потерю памяти, но твердо заявила, что Шереметьев абсолютно ни при чем. Как я оказалась в том доме, почему провела там несколько дней объяснять не стала. Но настаивала, что никаких претензий к ректору не имею. Это только моя ошибка.
Я бродила по холодным комнатам своего дома и злилась. Папа вызвал меня в кабинет и предупредил, что если я не дам показаний, не смогу подтвердить то, что сказал Шереметьев, против парня рассыпется все обвинение. Максимум, что он получит, условное за попытку изнасилования.
— Они думают, что ты сама завлекла его в тот дом на отшибе. ЧТо
