после родов?
— Врач сказал, что с вами обеими все в полном порядке. Завтра поедем домой.
— К маме домой? — уточняю ее, облизывая в момент пересохшие губы.
— К нам домой.
— К нам… — эхом повторяю, а сама присаживаюсь на край кровати, чувствуя, как слабнут колени.
— Ну что, дюймовочка, побледнела? Как по следственным изоляторам с животом шастать смелая, а сейчас что же? — усмехается Богдан.
— Спасибо, — выдыхаю я.
На самом деле мне много чего хочется ему сказать, но в горле стоит комок, а я просто счастлива, что он находится рядом, что верит мне, что оказался выше всех недоразумений, которые сыграли с нами злую шутку. Хочется заверить его, что буду самой надежной, преданной, любящей спутницей, но молчу. Мну в руках край простыни, и смотрю на него огромными глазами. Затем не сдерживаюсь и со слезами на глазах бросаюсь ему на шею и крепко обнимаю. Сильно сжимаю его плечи, и вдыхаю любимый аромат.
— Потише, дюймовочка, — шепчет Богдан, обнимая меня в ответ. — Успеем еще за мальчиком сходить. Тебе месяц лучше подальше чуть от меня держаться, — в голосе слышится усмешка, но руки сжимают меня с такой силой, что хочется попросить, чтобы еще крепче обнял. Мне до сих пор не верится, что это не мираж.
Я ловлю губами губы Богдана и жадно целую его. Сама. И сейчас мне плевать на весь мир. Вкладываю всю нежность, всю любовь в этот поцелуй, и тихо дрожу в его руках, когда он мне отвечает.
— Какая все же упертая, — я зарываюсь лицом ему в шею и заставляю себя дышать.
Голова кружится, но это счастья и эйфории.
— Ты ведь больше не вернешься в тюрьму? Ты… — я запинаюсь, натыкаясь на посерьезневший взгляд Богдана, и снова реву, вспоминая тот день, когда пришла к нему в следственный изолятор просить прощения.
— Гормоны что ли у тебя шалят, — он вытирает пальцами мокрую дорожку с моей щеки и улыбается. — К тебе и дочери нашей я вернулся. И это единственное место, где я хочу сейчас быть. Рядом с вами. Со своей семьей.
— Я так боялась… За мной следили, знаешь… Черный внедорожник ездил за мной по пятам.
— Это были мои люди, дюймовочка. Я не мог оставить тебя и Надю без присмотра.
Внутри я ликую. В этом весь Богдан. Заботится даже когда не ждешь.
— А деньги? На кроватку, подгузники и прочее. Это ведь не мама моя случайно разбогатела, да?
— Нужно же мне было завоевать расположение тещи, — ухмыляется Богдан. — Твоя мать во мне теперь души не чает.
— А как ты вышел на свободу… — Я опускаю глаза, потому что мне страшно услышать ответ. Но даже если нам придется бежать из страны — я готова. С Богданом и нашей дочерью — хоть на край света.
— За деньги сейчас можно все, что угодно сделать, дюймовочка. Тем более, когда денег столько, сколько есть у меня. И когда желание настолько сильное. Я готов был стать нищим, чтобы вас увидеть.
— И мы хотим быть с тобой. Очень! Я так переживала за тебя и так корила себя за ту глупость…
— Ну все, Аня. Понял я все на твой счет уже очень давно. Все хорошо у нас будет. Сейчас немного окрепнешь, доучишься и за мальчиком пойдем. За наследником.
Я расплываюсь в улыбке. Хочу сказать, что рожу ему столько наследников, сколько он пожелает, но вместо этого снова тянусь губами к его губам, и целую.
— Я люблю тебя, Богдан, — тихо шепчу ему в рот и снова целую.
— И я, Анюта. Я тоже вас люблю. Мои самые родные… мои девочки.
Аня. Прошло пять лет.
— Я помогу, пап! — слышу ласковый голос дочери.
— Хорошо, только осторожно и не поранься, — отвечает спокойно Богдан.
Мне тут же хочется подняться с кровати, чтобы убедиться в том, что Надюшке не угрожает опасность, но слабость так плотно окутывает моё тело, что я сдаюсь и продолжаю лежать. В конце концов, Богдан — замечательный отец для нашей дочери. Уверена, он со всем справится сам.
В нашу спальню заглядывает утреннее, но уже палящее солнце. Окидываю одеяло, смотрю в потолок. Тело всё ещё помнит вчерашние ласки Богдана. Подумать только, прошло целых пять лет как мы вместе, а я всё ещё дрожу от жарких прикосновений и плавлюсь словно воск от поцелуев и ласк. Эмоции такие же запредельные, как и тогда. Я люблю своего мужа, а он, без сомнения, любит меня.
Когда с приготовлением завтрака покончено, Богдан вместе с Надей крадутся ко мне в спальню. Я притворяюсь, что сплю. Получается плохо, потому что в этот момент мне хочется смеяться во весь голос и веселиться вместе с ними, но я правда пытаюсь. Пружинит кровать и теплые детские руки обвивают мою шею.
— Мамочка, просыпайся! Мы приготовили завтрак и собираемся на пляж.
Дальше уже точно не до сна. Открываю глаза, улыбаюсь, глядя в родные лица. Надюшка — полная копия Богдана, только в женском обличии: чёрные волосы, пухлые губы и длинные густые ресницы. От меня ей достался только цвет глаз — пронзительно-голубой.
— Ты с нами, Анют? — спрашивает Богдан.
— Немного полежу и подойду к вам. Неважно себя чувствую.
В глазах Богдана мелькает беспокойство и крошечная надежда. Он давно мечтает о наследнике своей криминальной империи. О сыне. И если с Надей у нас всё получилось с первого раза, то вторая беременность не наступает больше четырёх лет.
Надюша убегает в детскую, чтобы переодеться в купальник, а мы остаемся с Богданом один на один. Он несдержанно тянется ко мне и целует в губы. Внизу живота собирается жар, а слабость отступает. Мы многое прошли вместе. С годами наши чувства окрепли, стали прочнее, а вот страсть никуда не делась. Она только усилилась и разогрелась до яркого пламени.
— Я готова! — прерывает наши поцелуи дочь.
Мы тут же отстраняемся, словно нас застукали за чем-то постыдным и украдкой улыбаемся.
— Завтракай и присоединяйся, когда только будешь хорошо себя чувствовать, — произносит муж теплым голосом.
— Спасибо вам, мои хорошие. Я скоро приду.
Когда Богдан с Надей убегают в сторону пляжа, я лениво поднимаюсь с постели и направляюсь на кухню. На столе стоит мой любимый завтрак: брускетта с авокадо и чашка горячего кофейного напитка.
Из панорамных окон нашего дома
