станет лучше?
Она кивнула, смущённо улыбаясь.
— Малышуль, он только что стал чуточку лучше. И, оказывается, дело вовсе не в адвокатской практике.
Я поцеловал её по-отечески в лоб и обнял. Дверь ванной комнаты отворилась, мать застыла, глядя на нас. Явно чувствовала себя лишней. И чтобы разрушить эти домыслы, я протянул к ней руку, подвёл. Обнял, прижал к себе их обеих и глубоко-глубоко вздохнул, чувствуя сумасшедший прилив сил и уверенности в завтрашнем дне, которой мне так не хватало.
Андрей
Время пролетело очень быстро, но мне казалось, что оно тянулось еле-еле. Я уговорил маму погостить у меня какое-то время, Лена иногда заезжала проведать нас, правда, с каждым днём всё реже.
Мать всё время суетилась: то стирала вещи, то готовила. Я много лет пользовался услугами клининговой компании, не утруждал себя уборкой, мама же настояла на время её пребывания отказаться от этих услуг. Я не стал разубеждать, понимал, что ей хотелось быть полезной. Так она навёрстывала упущенное.
Но, по правде говоря, согласившись, этим я делал только хуже. С её возрастом и артритом помощь по дому давалась ей нелегко, а мне совесть не позволяла смотреть, как моя пожилая мать гнёт спину, намывая полы в квартире. Я всё время забирал у неё швабру и мыл сам, она возмущалась, что моё больное плечо категорически нельзя напрягать. Так и жили.
По вечерам мы много с ней разговаривали. Говорил в основном я. Видел в её лице гордость, когда сказал, что у меня своя адвокатская контора, одна из лучших в Москве, между прочим, и свой штат юристов. Иногда мне легко давались откровенные беседы, иногда — не очень. Всё же ту пропасть, которая с годами между нами возникла, просто так не перепрыгнуть. Но мы старались. Оба.
Не могу сказать, что после примирения мы воспылали друг к другу сумасшедшей любовью, возможно, всё ещё впереди. Но мы общались уважительно, относились друг к другу с трепетом. А
это уже победа.
— Я завтра еду показаться врачу, давай спрошу у него по поводу тебя? Может быть, он порекомендует хорошего специалиста? — спросил я как-то вечером, кивком указал на её больные пальцы.
— Зачем? Не надо, я принимаю лекарства.
— Они не очень-то помогают.
— Хуже не делают — уже хорошо.
Она, разумеется, отказывалась. Я, разумеется, сделал по-своему. Договорился с врачами, что по осени мать положат на обследование, так как летом она ни в какую не согласится торчать в
Москве.
Как только у мамы начала болеть душа из-за оставленного дома и хозяйства, я отпустил её. Она уехала, но обещала приезжать, сама звала в гости. Даже в голове не укладывалось…
Неужели настанет тот день, когда я подъеду к её дому и не останусь стоять на улице, как брошенный пёс? Неужели…
И вроде бы жизнь моя изменилась кардинальным образом, вроде бы всё хорошо, но тягостные мысли, что где-то в одиночной камере находится Оля, не покидали меня ни на минуту.
Ожидание, неизвестность — вкупе это легко доведёт любого до сумасшествия. Я писал ей письма, передавал через Пашу, и в каждом из них была одна и та же строчка:
«Потерпи, родная. Скоро мы будем вместе»
Вселять в неё надежду, уверенность, — единственное, что мне оставалось. Но как сложно делать это, если сам до конца не уверен в положительном исходе. Вместе с Даниловым мы изучили десятки похожих дел, перерыли всё законодательство, готовили аргументы. Одна голова хорошо, а две — лучше, так мы решили. И не зря.
Настал день, когда я наконец-то вышел в офис. Это был хороший день: солнечный и тёплый.
Летний. Погода радовала, улыбчивые лица коллег — тоже. Я шёл в свой кабинет, держа в руках стакан с кофе, по привычке подмигнул Лене, она ответила мне счастливой улыбкой.
Впереди знакомство с новым клиентом, возвращение в рутину. Впереди меня ждала та жизнь, к которой я привык и которую любил.
За одним исключением.
Время шло, дни летели, вот только мой внутренний таймер остановился. Я будто бы сам сидел в одиночке и смотрел в потолок, ожидая решения суда. Теперь всё моё существование, ощущение радости, глубокого вдоха и желания жить зависело от приговора. И я ничего не мог с этим поделать.
Внешне эмоции скрывал, внутри никак не мог унять разбушевавшийся ураган.
* * *
Ближе к обеду в кабинет зашла Лена.
— Час дня, офис опустел.
Я оторвался от монитора.
— А ты чего на обед не идёшь?
Племянница закрыла за собой дверь и с хитрым видом подошла ко мне.
— А я не пошла, потому что кое-кому пора делать упражнение. Вот решила тебе помочь.
Врач велел разрабатывать руку и плечо, и чёрт меня дёрнул ляпнуть об этом племяшке.
Теперь она, как надзиратель, следит, выполняю ли я предписания. Что ни говори, а малышка знает, что иногда моя дисциплина хромает.
Уговаривать её пойти пообедать и перенести экзекуцию — бессмысленно, и я, смирившись, начал снимать пиджак, а следом и галстук.
— Малышуль, вот ты же у меня умница. Скажи, какого ляда я напялил пиджак и галстук?
Жара стоит, не продохнуть.
— С непривычки, дядя Андрей. Последний раз в офисе был весной.
— Это да…
Я расстегнул верхние пуговицы рубашки, поднял руку, отвёл назад, и Лена начала делать вращательные движения. Осторожно, бережно, я немного испытывал боль, но от этого упражнения мышцы и суставы приходили в норму.
— Нормально? — с заботой спросила она.
— Нормально.
Телефон зазвонил, я взглянул на экран. Данилов. Перевёл взгляд на Лену.
— Ты меня не оставишь?
— Нет, — ответила нахалка.
Я округлил глаза.
— Дядя Андрей, ты и так мне всё рассказываешь. К тому же, я волнуюсь за тебя, за Ольгу
Викторовну, поэтому я никуда не уйду.
Я покачал головой, сам себя ругая. Действительно, пока был прикован к постели, Лена очень помогала в поиске информации. Она всё время спрашивала, как дела у Ольги, и спрашивала она это не из девчачьего любопытства. Переживала, как за свою. А теперь я её выпроваживаю? М-да..
некрасиво. Что ж, на звонок всё равно надо ответить, и я принял вызов, позволяя племяшке находиться рядом.
— Андрюх, — по частому дыханию и постороннему шуму, понял, что Данилов шёл по улице. -
Заседание назначили на второе июля.
— Так… — я опустил руку на стол, чуть склонившись, и бросил взгляд на календарь.
— В принципе, у нас всё готово. Думаю, проблем быть не должно, но есть одна загвоздка.
— Какая? — насторожился я.
— Судья взял самоотвод.
Приплыли… Я скрипнул
