Он смеется, и этот звук, как кислое молоко, сворачивается в моей душе. Мужчина возвращается к своей боксерской груше и яростно бьет по ней кулаками. Мое тело подпрыгивает с каждым жестоким ударом, мои мышцы так сильно натянуты, что каждый удар ощущается как электрический разряд. Он бьет по груше с такой силой, что кожа на костяшках пальцев ломается. Кровь заливает все вокруг, но этого недостаточно, чтобы остановить его. Александр жестоко обращается с собственной плотью, и каждая капля, кажется, подстегивает его. Он намерено причиняет себе боль.
Причиняет боль себе, а не мне.
Что же с тобой случилось?
Хотя я не озвучиваю вопрос, он, кажется, слышит его. Мужчина хватается за окровавленную грушу, как будто это спасательный круг. Его плечи поднимаются и опускаются с тяжелым дыханием. Прижимается лбом к покрытому красными прожилками винилу.
Он медленно поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня. Его глаза все еще черные, но кажутся измученными.
— Господи, — говорит он резким тоном. — Ты все еще здесь?
Я прерывисто втягиваю воздух.
Он использовал жестокие слова моей матери против меня. Я подношу дрожащую руку к губам, чтобы не закричать вслух. Александр много раз предупреждал меня, что причинит мне боль. Я должна была его послушать.
Поворачиваюсь на дрожащих ногах. Каблуки неустойчивы на скользком полу. Опираюсь одной рукой о стену, чтобы не упасть. Какая-то сила врезается в меня сзади, и я прижата к стене. Тело Александра обжигает обнаженную кожу моей спины. Одна его рука лежит у меня на животе, а другая зажата между щекой и стеной, он держит меня в плену.
— Ты пойдешь к нему? — Его грубое рычание у моего уха вызывает рыдание из моего горла. Он стонет, как будто этот звук причиняет ему боль. — Он забирает тебя у меня. — Он прижимается лбом к моему плечу. — Ты принадлежишь мне.
— Отпусти меня. — Мой голос слаб и лишен убежденности.
— Я не могу, — шепчет он. — Должен, но не могу. — Его рука на моем животе сжимается в кулак, сминая шелк моего платья. — Я говорил тебе, что я плохой человек. А теперь уже слишком поздно.
— Слишком поздно? — Боюсь, мне не нужно разъяснять, что он имеет в виду.
«Жизнь за жизнь».
Я закрываю глаза и чувствую, как по моим щекам катятся слезы.
— Ты меня пугаешь.
Его тело напрягается. Мышцы на его руках подергиваются. Он приближает губы к моему уху.
— Хорошо.
Порыв холодного воздуха ударяет мне в спину, когда мужчина отпускает меня. Я не удосуживаюсь взглянуть на него и выхожу из комнаты. Вместо того чтобы идти в его спальню, я поднимаюсь в свободную комнату наверху и запираю за собой дверь. Иду в ванную, запираю и эту дверь и смотрю на себя в зеркало.
С запачканными тушью щеками и раскрасневшейся кожей я смотрю себе в глаза и заставляю себя говорить правду, чтобы услышать ее в собственном голосе.
— Я влюблена в него.
Сползаю на пол от стыда и смущения. Александр отталкивает меня, а я отчаянно хочу, чтобы он любил меня. Использование слов моей матери против меня было достаточным доказательством. Даже несмотря на ее жестокость, я все еще хотела, чтобы она любила меня. И делаю то же самое с Александром.
Если он отказывается любить меня в ответ, я не смогу положить свою жизнь, пытаясь изменить это.
Если он отказывается любить меня в ответ, я должна дать ему то, что он хочет, и уйти.
ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ
АЛЕКСАНДР
Открываю входную дверь незадолго до семи утра, чтобы дождаться Хейса, когда он выйдет из лифта. Он одет официально для воскресенья, потому что я сказал ему, что у меня есть важные дела, о которых нужно позаботиться, и не хочу делать это в офисе. Уверен, брат думает, что я заключил крупную сделку на вчерашнем сборе средств и хочу обсудить детали контракта.
Он будет крайне разочарован правдой.
— Ого, — говорит он, встречая меня в дверях. — Плохая ночь?
— Можно и так сказать. — Я киваю головой, чтобы он последовал за мной внутрь. — Кофе?
— Пожалуй. — Он направляется на кухню, а я возвращаюсь к окну, выходящему на город, где я стоял, расхаживал и размышлял всю ночь. — Хочешь? — кричит он из кухни.
— Нет. — Я выпил достаточно кофе, чтобы полететь на Луну.
Хейс приносит свою кружку и устраивается поудобнее на секционном диване.
— В чем дело?
Мой взгляд устремляется на стену надо мной, где, как я знаю, Джордан была с тех пор, как выбежала из спортзала прошлой ночью. Я так боялся, что она уйдет, и я больше никогда ее не увижу, поэтому всю ночь не спал и думал. Слишком много думал.
Провожу рукой по волосам, затем сажусь напротив брата.
— Мне нужно рассказать Джордан о Бренди. — Прошло так много времени с тех пор, как я произносил ее имя, что на моем языке оно звучит странно.
— Что? Нет. — Хейс осторожно ставит свою кружку с кофе, как будто боится, что уронит ее или, что более вероятно, бросит. — Ни за что. — Его взгляд мечется из стороны в сторону. — Она здесь? — шепчет он. — Тебе не следовало даже произносить ее имя.
— Она наверху. — Я дергаю себя за волосы, затем откидываюсь на спинку дивана. — Я немного слетел с катушек прошлой ночью.
Хейс становится совершенно неподвижным.
— С ней все в порядке?
Я съеживаюсь. Меня тошнит от одной мысли о том, что он вообще должен спрашивать.
— Я был жесток, но не думаю, что причинил ей боль.
— Не думаешь? Господи, Алекс. — Он обхватывает голову руками и потирает лицо. Затем поднимает голову и глубоко вздыхает. — Все в порядке. Она подписала соглашение и не может говорить…
— Я его уничтожил.
Парень вскакивает с дивана, как будто его укололи в задницу.
— Ты в своем уме? Зачем ты это сделал? Ты понимаешь, что полностью трахнул всех нас, верно? Ты эгоистичный придурок!
Я стискиваю зубы, желая защититься, но знаю, что он прав.
— Она собирается нас всех облапошить, — бормочет он, расхаживая вдоль окна. — Мы облажались.
— Я хочу, чтобы Джордан все знала.
— Нет. — Он тычет в меня пальцем, его лицо быстро краснеет. — Ты подписал соглашение о неразглашении. Если скажешь хоть слово, брат или нет, я сам подам на тебя в суд.
— Я знаю, что подписал. И ничего не скажу. — Я встаю и встречаюсь с ним лицом к лицу, брат с братом, мужчина с мужчиной. — Вот почему мне нужно, чтобы ты сказал ей.
Его лицо бледнеет.
— По закону у меня связаны руки. Твои — нет.
— Ни за что. — Хейс качает головой. — Нет. Нет! — Он отходит от меня. — Я не буду этого делать. Я собираюсь уйти и притвориться, что этого разговора никогда не было…
— Ты мой адвокат. Как твой клиент, я прошу тебя рассказать ей все…
— Ни за что на свете, — шипит он.
— Тогда ты уволен.
Он резко оборачивается и смотрит на меня.
— Ты не можешь этого сделать.
— Могу. Как мой адвокат, если ты откажешься выполнить мою просьбу, я уволю тебя и найму другого, который это сделает.
— Но Август будет…
— Он сделает все, что я захочу. Мы оба это знаем.
В его глазах мелькает боль отвергнутого сына. Хейс, кажется, осознает свою слабость, потому что через секунду превращается в сталь и свирепо смотрит.
— Если она заговорит, то может уничтожить нас всех.
— Я знаю.
Его рот кривится от отвращения.
— И тебя это устраивает?
— Да.
Он проводит руками по волосам.
— Ты действительно чертов псих, — говорит он сквозь грустный, разочарованный смех. — Тебе нужна психологическая помощь.
Я киваю. Он прав. Но это не меняет того, что я чувствую.
— Ты ей скажешь.
Он поднимает руку.
— Дай мне минутку. Мне нужно подумать. Тебе следует переспать с этим несколько дней. Если ты все еще захочешь сказать ей…
— Ты скажешь ей сегодня. Сейчас.
— Или что? Я уволен, и все?
— Да. Вступает в силу немедленно.
— Ты ставишь меня в невыносимое положение!
