влюблённость рассеивает чары, твое сердце разбивается, а ненависть сочится из каждой клетки. Особенно к тому, кто оказался рядом в тот сложный период, который тебе было необходимо прожить самой. Я сделал тебе больно, но это было моей обязанностью. Теперь ты здесь: цельная, собранная и сильная сама, без чьей-либо помощи и поддержки. Ты не ждешь какого-то волшебного спасения или принца, теперь не боишься одиночества и знаешь, что никто не поймёт тебя лучше, чем ты сама.
— Ты влюбился в меня, доктор Солсбери? — повторяю его вопрос у участка и освобождаю что-то отдаленно гложущее и тяжелое внутри себя.
— Да, — мужчина медленно кивает и задерживает взгляд на моих глазах, — прости меня за то, что ты ощущала себя покинутой, брошенной и ненужной в такой тяжелый момент. Но у меня не было другого выбора: ты должна была исцелиться, пусть и таким жестоким, болезненным образом. Я не жалею об этом, наблюдая за тем, как ты окрепла и кем стала. И если бы вдруг всё можно было вернуть назад, изменить любое свое действие, то я бы только увеличил продолжительность нашего поцелуя. И ничего больше.
— Почему ты сделал это? — чуть ближе наклоняюсь, смахивая с ресниц последнюю слезу облегчения.
— Потому что я тоже человек, и у меня есть чувства, против которых еще не придумали лекарства. Я хотел тебя поцеловать, — он болезненно прикрывает глаза, — еще с момента утопленных в луже сигарет; слишком молочного чая на твоей кухне; язвительных и острых комментариев на дне рождения Эммы; танцев и теплых объятий после драки. Я хотел сделать это каждый раз, когда ты была слишком близко, и совсем не как пациент. Тот поцелуй был моей личной сделкой с собой: компромиссом, после которого я обещал себе оставить тебя, чтобы ты смогла жить дальше без прошлых ошибок.
Я смотрю на него и понимаю, что всё сказанное им — правда. Возможно, он действительно прав: принятое им за нас двоих решение было единственным выигрышным для будущего, в котором я теперь существую. Ему больно, но он не жалеет о своем поступке. И уверен, что вернувшись назад, повторил бы всё до мельчайших подробностей.
— Твои чувства были переносом по отношению к Скарлетт или…
Он резко перебивает меня. Твердость и уверенность его голоса вызывает мурашки по всему телу.
— Я давно пережил и отпустил смерть Скарлетт, потратил на это несколько лет в интенсивной терапии. Я встретил тебя, а не свою покойную жену, фантазии моего подсознания или желание спасти остроумную женщину в депрессии.
Внутри меня фейерверк. Сердце содрогается в ощущении эйфории. Огромные, яркие бабочки порхают во всём теле, вызывают онемение в ногах. В моем саду распускаются сотни цветов, в душе растекается тепло. Уголки губ непроизвольно поднимаются в улыбку. Кажется, что я пьянею от его слов.
— У тебя сейчас есть… — не сразу заканчиваю вопрос, смущаясь своего любопытства, — кто-нибудь?
Солсбери удивлённо открывает глаза и несколько секунд молча смотрит на меня, прежде чем ответить.
— Нет, — озадаченно произносит Ричард и настороженно наблюдает за моими дальнейшими действиями.
— Какое твое второе имя? — каждый раз, смотря на табличку кабинета Р. Х. Солсбери, я задавалась этим вопросом.
— Ричард Хейз Солсбери, — он вдруг начинает смеяться, и я чувствую, что ему становится комфортнее. — Почему ты не спросила раньше?
— Тогда мне казалось это неуместным, — невольно пожимаю плечами и резко подаюсь вперед, нежно обхватывая его за гладкие, холодные свежевыбритые щеки.
Он слегка наклоняет голову, опуская подбородок ближе ко мне. Мы смотрим друг на друга пару секунд, не говоря ни единого слова. Его глаза полны чего-то чувственного: неизведанного и теплого, таинственного и манящего, светлого и безопасного.
Будто в этом зрительном контакте кроется важное, необходимое для меня обещание. Я прикрываю веки в знак согласия на вопрос, которого не было, и прижимаюсь своими губами к его. Мягким, но сухим.
Возвращаю Солсбери его осенний поцелуй.
— Больше никогда не уходи по-английски, — резко отрываясь от него, я шепчу, не выдерживая подступившего потока слез от переизбытка эмоций.
Ричард понимающе кивает. Встаёт и мягко обнимает меня, поднимая со стула в крепком объятии. Запоминаю эти прикосновения, анализируя реальность. Боюсь, что всё это может оказаться сном, всего лишь жестокой игрой моего подсознания, но Хейз отвлекает меня от этих абсурдных страхов добрым, ласкающим темечко, шепотом.
— Больше никогда, — крепкая ладонь едва касается нежной кожи моих шейных позвонков, аккуратно прижимая ближе, — обещаю.
На улице раздается гром, за которым на город тут же обрушивается ливень. Люди реагируют по-разному: слышны веселые крики, возмущения и разглагольствования с привкусом нотаций. Однако, почти каждый из них в спешке забегает внутрь пекарни или других близлежащих заведений в надежде спрятаться от погодных условий. Количество людей в кафе умножилось вдвое, но между мной и Солсбери сейчас зарождался свой собственный мир, в котором не было места переживаниям о других.
Ричард чуть приподнимает мою голову, невесомо касаясь губ без когда-то привычных трещинок и заедов.
— Я не принимаю возврата поцелуев, — он тепло улыбается и утыкается лбом в макушку, словно читает мои мысли. Чувствую его легкую дрожь. Слышу, как наши сердца запредельно быстро бьются в унисон. Ощущаю онемение в кончиках своих пальцев.
«Словно он всегда был со мной. Словно мы знаем друг друга сотни лет. Словно между нами никогда не было прошлого, в котором каждый из нас строил свою жизнь порознь. Словно мы всегда друг друга ждали».
Год спустя.
День. Сегодня.
Ливень поглощал всю улицу: он громко шумел, расслаблял своим звучанием, и безжалостно разбивал хрупкие капли о теплый, летний асфальт. Пейзаж за окном слишком резко изменился: дороги и дома потемнели на несколько тонов в считанные секунды, в сотни раз сильнее омрачая и без того пасмурный город.
Ричард и Эмма сидели на корточках у самого стекла: предугадывали, кто из прохладных летних капель доберется до самого низа быстрее. Мик общался с официантом за центральной стойкой, указывая на особенные предпочтения по еде — Линда страдала от аллергии на мёд. Ему было необходимо убедиться, что она будет в безопасности.
— Я бы никогда не променяла теплую и солнечную Италию на это, — в голосе Линды звучит легкое пренебрежение: ей явно не нравится проводить время здесь.
— Но я — не ты, — поворачиваю голову к блондинке, наблюдая за её попыткой расковырять трещинку старого лака на столе.
— Как думаешь, — она на долю секунды вытягивает губы в трубочку, — наши отношения когда-нибудь изменятся?
— Я отношусь к тебе хорошо, — тихо смеюсь и запрокидываю голову
